Убийства в Солтмарше. Убийство в опере - [22]

Все это она протараторила, как на пишущей машинке прострекотала.

– Значит, по-вашему, отец ребенка убил Мэг, чтобы она его не выдала? – Таким мне виделось логическое завершение событий. – Так, наверное, и полиция считает.

Впрочем, я ошибался.

Миссис Куттс вдруг пошатнулась и рухнула вперед. Никогда раньше не видел, как теряют сознание. Она упала словно подкошенная, и я страшно перепугался. То ли у меня сработал рефлекс, то ли чистое везение, но я успел ее подхватить, не дал удариться головой. Да, у нее слабое сердце. С той ночи, когда напали на Куттса, она стала сама не своя. На ногах едва держалась.

В течение дня в Солтмарш явились полицейские из Уаймут-Харбора, и инспектор, и начальник полиции графства; деревня буквально гудела. Кругом шатались толпы возбужденных репортеров и доморощенных детективов (в основном отдыхающие из Уаймут-Харбора) – искали улики, а точнее, сувенирчики на память. Да, люди, нечего и говорить, народец гадкий.

Уильям Куттс тоже ходил, поглядывал и забрел в осиное гнездо – Бунгало. Он перед этим провел два нелегких часа в бухте и у каменоломен и решил заглянуть к Берту, чтобы напасть на свежий след, сказал он, но, по-моему, мальчишка просто надеялся напроситься на угощение. Дверь, как обычно, была открыта, он и вошел, и уже хотел завалиться в гостиную, как вдруг услышал крики и сообразил, что у Берта и Коры жуткий скандал. Он, нечего и говорить, сразу убрался, но до него донеслись слова:

– …хорошую трепку, если еще узнаю! Вот чертов делец, развлечений захотел, разрази его гром!

– В этой мерзкой дыре даже свинья затоскует!

– Уж я знаю, кто свинья! Давай шевелись, а то на поезд опоздаешь!

Видно, Берт и Кора основательно поругались. Оба они такие несдержанные, а общительной и темпераментной женщине вроде Коры вряд ли по нраву жизнь, которую они ведут.

Однако все эти события меркли рядом с тем ужасом и трепетом, что мы испытали, узнав об убийстве.

Уильям теперь спал не иначе как с самой большой рогаткой под подушкой, и я сильно подозреваю, что миссис Куттс клала рядом с кроватью кочергу. А я сопровождал Дафни, даже когда она выходила в огород набрать гороха или крыжовника. Перед сном я неизменно стучал в дверь ее комнаты и спрашивал, все ли в порядке. Все, нечего и говорить, было в порядке.

Во вторник, во второй половине дня, мужчины из деревни, возглавляемые сквайром и викарием, перед лицом ужасных событий забывшими о своих распрях и поддерживаемые Уильямом Куттсом и его скаутами, решили в поисках каких-либо следов убийцы прочесать местность. Я пригласил старину Берта – с его-то мозгами и силищей он справится с любым разбойником. Он охотно согласился помогать, потому что все равно был не при деле – Кора Маккенли получила роль в пьесе «Пташки» и отправилась на гастроли до самого Рождества. Впрочем, он, кажется, не очень-то огорчался. Наверное, не мог забыть того скандала.

С семи вечера почти до часу ночи мы обходили окрестности бухты, но ничего не произошло. И все же я никак не мог поверить, что убийство девушки и нападение на викария не связаны. Да, в нашей деревне есть убийца.

Когда мы вернулись, миссис Куттс и Дафни уже легли спать. Викарий зашел к жене и через минуту позвал меня.

– Попросите у Дафни нюхательную соль.

Я, нечего и говорить, лучше полюбовался бы спящей Дафни, но пришлось будить ее из-за пустяка.

Как выяснилось, миссис Куттс ходила нас искать, заблудилась и едва не упала в карьер. Чувствовала она себя совсем скверно.

И я буду не я, если в среду не произошло таинственное событие, нагнавшее немало страху на меня и Дафни.

Поскольку миссис Куттс жаловалась на головную боль, и на сердце, и на общую слабость, Дафни пришлось вместо нее играть на органе на еженедельном женском молитвенном собрании. Дафни играла нечасто и потому решила прийти пораньше и порепетировать. Да, органистка из нее не очень, и без репетиции ей не справиться, и мы пошли вместе – поиграть с половины седьмого до половины восьмого. «Вместе» – потому что после нападения на нас с Уильямом у дверей Бунгало Дафни постоянно нервничала, и я завел обыкновение «держаться поблизости». Этот приятный обычай мы не разглашали, ибо миссис Куттс его бы не одобрила.

Я отвел Дафни в церковь; она играла, я надувал мехи. Посреди гимна «Веди нас, благостный свет», Дафни, неплохо справлявшаяся, вдруг прекратила играть.

– Давай, смелей! – громко подбодрил я. Ответа не было, и я кинулся к ней.

– Ноэль! – Дафни обняла меня, крепко прижалась. – Кто-то дотронулся до моей шеи. Взялся за нее руками!

Шел восьмой час, служитель успел зажечь свечи, начали появляться первые прихожане. Честно говоря, я решил, что у Дафни разыгрались нервы. В помещение можно было войти только из ризницы, а ее всегда запирали. Сами мы, не желая беспокоить викария, прошли через главный вход.

– Когда я почувствовала на шее чьи-то руки, позвала тебя, – сказала Дафни на обратном пути. Куттс остался и беседовал с прихожанами. Случившееся меня сильно встревожило, но обсуждать это с Дафни мне не хотелось. Ей наверняка все примерещилось, думал я. Однако пообещал «держаться еще ближе» и посоветовал ей запереть на ночь дверь, чтобы меньше нервничать. Да, в те дни мы все в той или иной степени нервничали.