Убийства в Бэджерс-Дрифт - [7]

— Подождите, подождите. — Девушка сразу стала казаться еще моложе и явно собиралась разрыдаться. — Насколько нам известно, никакого самоубийства здесь не было. Но, возможно, есть кое-какие подозрительные обстоятельства.

— О! Какие же?

— Именно поэтому мне и хотелось, чтобы вы, насколько это возможно, припомнили тот разговор.

— Простите. Но я не могу. Мне нужно спросить…

— Я уже говорил с вашим директором мистером Вейнрайтом и гарантирую вам, что в данном случае правила можно нарушить. — Инспектор по-отечески улыбнулся.

— Ну… Я не знаю…

— Вы же не хотите препятствовать полицейскому расследованию? — Улыбка стала более решительной.

— Конечно нет. — Девушка взглянула в сторону приоткрытой двери. Барнеби терпеливо ждал, подозревая, что в этот момент она вспоминает тот жест, которым «самаритянин» за конторкой представил их друг другу. Ее лицо разгладилось. Она проговорила: — Я помню звонок мисс Симпсон. У нас в тот вечер их было всего три… Но, правда, не слово в слово.

— Все нормально. Вспомните, что можете. Не спешите.

— Ну вот, она сказала что-то вроде: «Мне нужно с кем-то поговорить. Я не знаю, что делать». Да, конечно, очень многие люди начинают с подобных слов… Потом я спросила ее, назовет ли она свое имя, потому что вообще-то она не была обязана это делать, и некоторые клиенты предпочитают сохранять инкогнито, но она назвалась. Я подбодрила ее, ну, понимаете… и ждала, что она скажет. — Помолчав, девушка с оттенком осознания собственной важности добавила: — Большая часть нашей работы — просто сидеть и ждать.

— Я понимаю.

— Потом мисс Симпсон сказала: «Я кое-что видела. Мне кажется, я должна кому-то об этом сообщить».

Барнеби ощутил, как растет его напряжение.

— И она сказала, что же это было?

Терри Бейзли покачала головой:

— Она ответила, что это невероятно.

Барнеби подумал, что это еще ни о чем не говорит. Старые холостяки обоих полов склонны считать невероятным всякую ерунду. Если они решаются написать о чем-нибудь в местную газету, они всегда начинают. «Я с невероятным удивлением увидел/ услышал/ наблюдал/ обнаружил…»

— Но потом к ней кто-то пришел.

— Что? — Инспектор подался вперед.

— Она сказала, что должна идти — там стучали в дверь, а я ответила ей, что мы работаем всю ночь и она может перезвонить позже, но мисс Симпсон так больше и не позвонила.

— Откуда вы это знаете?

— Я специально проверила по журналу, когда пришла утром.

— А она положила трубку, прежде чем открыть дверь?

— Да.

— Она не упомянула, в какую дверь стучали?

— Нет.

— Вы не слышали собачьего лая?

— Нет.

— И больше вы ничего не можете вспомнить?

Терри выглядела расстроенной, она нахмурила брови, явно не желая разочаровывать инспектора.

— Боюсь, что нет… По крайней мере… — И добавила после долгой паузы: — Простите меня.

Барнеби поднялся.

— Хорошо. Благодарю вас, мисс…

— Бейзли. Но меня все называют просто Терри. Мы пользуемся здесь только христианскими именами.

— Спасибо вам. Вы очень мне помогли.

Она открыла перед ним дверь.

— Мне кажется, было что-то еще… Точно знаю, было.

Инспектор подумал, что, скорее всего, девушка врет. Она не походила на человека, который говорит что-то только ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие.

— Возможно, вы вспомните это позже, когда будете работать или чем-то еще заниматься. Тогда позвоните мне, пожалуйста. Каустонское управление.

— Даже если это покажется неважным?

— Особенно если это покажется неважным. И, — он прикрыл дверь, — вы понимаете, все это останется между нами. Не стоит обсуждать это даже со своими коллегами.

— О! — У Терри вновь появились сомнения. Она казалась теперь более обеспокоенной, чем раньше. — Но… Я должна записать ваш визит в журнал.

— Впишите меня, — улыбнулся Барнеби, — как неназвавшегося клиента, который переживает из-за смерти родственника.

Было уже почти девять вечера. Инспектор Барнеби сидел за обеденным столом, глядя на полную тарелку похожих на подметку кусочков филе, черных и блестящих, как лакрица, окруженных кольцами желтовато-зеленых макарон.

— Твоя печенка с зеленью испортилась, дорогой, — проговорила миссис Барнеби, имея в виду, что когда-то она все-таки была неиспорченной.

Том Барнеби любил свою жену. Джойс была добра и терпелива. Она умела слушать. Он всегда что-то говорил, придя вечером домой, обычно о работе, зная, что любое суждение, которое она может высказать, будет непременно разумным. При этом жена умудрялась оставаться такой же внимательной и заинтересованной через полчаса его монолога, какой и в самом его начале. В свои сорок шесть лет она выглядела по-настоящему красивой зрелой женщиной, которая до сих пор была искренне не прочь заняться тем, что с лукавой ноткой в голосе обычно звала «немного пообжиматься». Она воспитала дочь, проявляя в этом деле исключительную стойкость, в одиночку проделывая все то, что обычно делят между собой двое родителей, но в чем работа не позволяла участвовать ее супругу, и при этом ни разу не пожаловалась. В их доме всегда было чисто и уютно, жена с удовольствием занималась любой скучной работой в саду, на долю мужа оставляя только самую интересную и творческую ее часть. Она была неплохой актрисой и пела, как жаворонок, и оба эти таланта выражала con brio