Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает - [72]
Потом явился какой-то американец с договором на работы. Дескать, подписывай и мигом получаешь большую пайку, сможешь чаще писать домой. Ну а не хочешь — не подписывай. Жди тогда освобождения из плена до второго пришествия. Подписывая этот договор, ты, по сути, по собственной воле отказывался от применяемых к тебе пунктов Женевской конвенции. 80% военнопленных главного лагеря подписали эту унизительную бумажку, их потом направили на уборку картофеля и хлопка, на прокладку ирригационных каналов, на осушение болот. И немцы, причем представители офицерского корпуса, люди не из трусливых, храбро дравшиеся с врагом на фронтах, добровольно совали голову в петлю, становясь рабами американских надсмотрщиков.
Зайдя к нам в сектор, американец небрежно швырнул эти бумажки на стол со словами: «Да какой толк? Вы ведь все равно их не подпишете!»
Именно так и произошло. Американцы стали чаще бывать у нас, приносили иногда мешок муки, чтобы дать нам возможность испечь что-нибудь вкусное. Прошло время, и у нас паек стал лучше, это произошло уже после акции с подписанием договоров о работе. Ну а в главном лагере показывали кино, организовывали занятия и в добровольно-принудительном порядке склоняли людей к подписанию рабочих обязательств. Мы пока что были от всего этого избавлены.
Жизнь шла своим чередом — днем учеба, вечером картежные игры. Курительный табак, который мы покупали в лагерном магазинчике, был непривычно для нас ароматизирован, поэтому приходилось прополаскивать его в воде, высушивать, а уж потом набивать им трубки. Или же скручивать из него сигареты вручную. Конечно, можно было купить и готовые сигареты — «Пэлл Мэлл», «Лаки страйк» или даже немецкие. Они были не такими крепкими, их можно было курить. Один майор курил трубку. У него была целая коллекция трубок, штук, наверное, десять. И всерьез полагал, что нельзя ограничиваться только одной трубкой — мол, для каждой должен быть свой сорт табака. Но как я ни старался, усмотреть разницы не мог, даже перепробовав курить изо всех его трубок.
Так незаметно подошло время и второго по счету Рождества в плену. Стоило тебе остаться одному хоть ненадолго, как начинали одолевать мысли о доме. Лежишь, бывало, на койке, сон не идет, и такая тоска по дому наваливается, что выть хочется. А каково было тем, у кого семьи, дети?
Из дому я до сих пор так и не получил ни весточки. Нам позволяли раз в месяц писать письма. Как я потом узнал, половину того, что было мною написано, вымарали, так что прочесть было невозможно. Видимо, писал чересчур уж оптимистично, но все до единого письма дошли. Я получил первое письмо уже за два дня до отбытия из Дермотта. Слава богу, я знал, что родители мои живы, сумели уцелеть во время террористических авианалетов. У меня с души свалился камень, и я с полным правом мог указать в качестве пункта назначения после освобождения из плена Хильдесхейм.
В январе 1946 года стало известно, что день первой отправки уже назначен и что отправке подлежит большая часть военнопленных лагеря Дермотт. Ликованию нашему не было конца. Мне тоже было позволено упаковывать пожитки. Один капитан американской армии предупредил нас: «Берите с собой все, что можно, — у вас на родине сплошная нехватка всего». Всем выдали по здоровенному брезентовому мешку, какие выдают матросам. Нам было позволено взять с собой 175 долларов. Укладывали все: обувь, 4–5 пакетов табака спрессовывали и совали в литровые банки, тарелки, чашки, ну и, разумеется, сувениры. На память о лагере. Все друг с другом обменивались адресами, оставляли адреса и тем, кто не попал в первую партию подлежащих отправке. Я обещал всем ответить.
21 января 1946 года в 17 часов 30 минут отъехали от лагеря Дермотт. 23 января в 20 часов 30 минут мы были в Кемп-Шэнкс. Состав остановился непосредственно у скудно освещенной разгрузочной платформы лагеря. Белел снег, было холодно, но мы знали, что нас ждет тепло. В обуви на резиновых подошвах было страшно скользко. Но даже охранники, и те не обращали на нас внимания — вовсю играли в снежки или катались в снегу. Вдруг нас остановили. Ждать. И хотя за все эти месяцы в плену мы привыкли к ожиданию, на этот раз пресловутая привычка военнопленных ко всякого рода ожиданиям не срабатывала — мы ругались и рассуждали о возвращении домой. Выдвигались самые причудливые гипотезы, чтобы тут же быть разбитыми в пух и прах. Волнение и недовольство охватили всех до одного, даже самых что ни на есть кротких, даже охрана переполошилась и очень терпеливо отвечала на все наши вопросы. Впрочем, им было известно ровно столько же, сколько и нам.
Мы расположились группами: сначала небольшими группами офицеры, группы эти не менялись по составу, правее расположились оппортунисты, подписавшие рабочие договора, а чуть в отдалении все остальные. Когда же немцы в последний раз демонстрировали единение? Насколько конфликтными мы становились в критических ситуациях, не понимая, что сильны мы вместе, и только вместе. Офицеры, командиры частей и подразделений не скрывали недоверия друг к другу, да что там недоверия — антипатии. И это на глазах у врага, причем победителя. Разве мог настоящий офицер пасть так низко, позабыть о своем звании, должности и дать добровольное согласие на работу, на которую любой нормальный белый американец и в бреду не согласится? Видимо, они позабыли обо всем великом и прекрасном, о том, чего смог добиться наш народ за ничтожно короткое время, они вложили американцам в руки оружие против нас, и те спокойно могли утверждать: «Вон, посмотрите на своих. Даже немецкие офицеры своим поведением доказывают, что немецкий народ утратил свободу». Это были просто подонки, кочевавшие из лагеря в лагерь, когда их страна вела ожесточенные схватки с врагом, плели интриги среди своих же, одним словом, вели себя мерзко. Эти господа еще на поле боя вынашивали предательские планы.
Жесток путь спасения, жестоко бывает иногда и слово, высказанное о нем, - это меч обоюдоострый, и режет он наши страсти, нашу чувственность, а вместе с нею делает боль и в самом сердце, из которого вырезываются они. И будет ли время, чтоб для этого меча не оставалось больше дела в нашем сердце? Игумения Арсения.
Братья Аркадий Натанович (1925–1991) и Борис Натанович (род. 1933) Стругацкие занимают совершенно особое место в истории отечественной литературы. Признанные классики научной и социальной фантастики, они уверенно перешагнули границы жанра, превратившись в кумиров и властителей дум для многих поколений советской интеллигенции. Созданные ими фантастические миры, в которых по-новому, с самой неожиданной стороны проявляется природа порой самого обычного человека, и сегодня завораживают читателя, казалось бы пресытившегося остросюжетной, авантюрной беллетристикой.
В настоящее издание включены все основные художественные и публицистические циклы произведений Г. И. Успенского, а также большинство отдельных очерков и рассказов писателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Школьник, студент, аспирант. Уштобе, Челябинск-40, Колыма, Талды-Курган, Текели, Томск, Барнаул…Страница автора на «Самиздате»: http://samlib.ru/p/polle_e_g.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Эта книга основана на воспоминаниях немецких танкистов, воевавших в прославленной 2-й Танковой группе Гудериана. В этом издании собраны свидетельства тех, кто под командованием «Schnelle Heinz» («Стремительного Гейнца») осуществил Блицкриг, участвовал в главных «Kesselschlacht» (битвах на окружение) 1941 года, закрыв Минский, Смоленский, Киевский и Брянский котлы, – но так и не дошел до Кремля. В отличие от «невыразимо скучных, как сукно цвета фельдграу» мемуаров самого Гудериана, «читать воспоминания простых солдат и офицеров его Танковой группы гораздо более интересно и поучительно.
Великая Отечественная война глазами противника. Откровения ветеранов Вермахта и войск СС, сражавшихся на Восточном фронте. «Окопная правда» немецких солдат и офицеров, выживших в самых кровавых побоищах Второй Мировой, чтобы рассказать, каково это – воевать против России.Книга также выходила под названием «Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника».
На официальном боевом счету автора этих мемуаров 56 сбитых советских самолетов – целый авиаполк! Эйно Антеро Луукканен стал третьим по результативности летчиком-истребителем и самым молодым командиром эскадрильи в финских ВВС, был награжден высшими орденами – Крестом Маннергейма и Железным Крестом, – но в 1953 году «национального героя Суоми» арестовали и осудили как советского шпиона! Именно в тюрьме и была написана эта сенсационная книга.Это – «фронтовая правда» одного из лучших финских асов, отличившегося и в Зимней войне 1939-1940 гг., и в «Войне-Продолжении», когда Финляндия в союзе с Гитлером напала на СССР.