Убийца прячется во мне - [59]

Аркадий обнаружил тонкое знание натуры своего друга. И впрямь, Леониду в голову не пришло попытаться одолжить недостающие сто тысяч, хотя бы у той же Эльзы, он попытался просто взять недостающее, попользоваться за счет сестры, прецедент-то имелся. Как и ожидалось, попытка вызвала ссору, скандал, который стал дополнительной уликой против Эльзы. Рассказал Иван Макарович и о том, как было совершено убийство, о яде в зубе, о том, как искусно преступник направил следствие по ложному пути, зарядив ядом бокал чуть ли не открыто, на глазах у всех присутствующих.

Рассказал и о завещании, о том, как мы, продираясь через ложные версии, постепенно отсеивали одного подозреваемого за другим, пока не остался один Аркадий, тот самый человек, который поначалу подозрений практически не вызывал. А я, слушая профессора, думал о том, как порой случайность может привести к правильному решению. Ход был гениальным: яд в бокале, но один из присутствующих с места не вставал, к бокалу не подходил. Значит, он просто по определению не может даже примеряться на роль убийцы.

Мы могли сколько угодно выявлять родственные связи Аркадия, раскрывать его коварные планы, восстанавливать детали, все это оказалось бы бессмыслицей, оставшись не более чем играми пытливого ума, не сумей мы понять, как он совершил убийство, которого совершить не мог. А мы бы нипочем не догадались, не разболись у меня зуб. Иван Макарович не догадался бы, потому что к услугам стоматолога прибегать ему не приходилось, а догадаться о чем-то или что-то вспомнить можно только тогда, когда знаешь или знал, но забыл.

Я соответствующий опыт имею, но вполне мог и не вспомнить о том, как нерв удаляют, и как потом канал пломбируют, если бы не зубная боль. Я-то как раз и не вспомнил, что меня довольно сильно угнетало, а профессор сопоставил разрозненные куски информации. Я рассказывал ему технологию стоматологического процесса, и в голове ничто не щелкнуло, а он сразу аналогию углядел. Из чего следовало, что до толкового сыщика мне еще как до неба, и лучшее, на что я могу рассчитывать в агентстве, быть помощником настоящего профессионала.

Эльза между тем слушала внимательно, с неподдельным интересом. И не просто слушала, активно участвовала в беседе, задавая вопросы, проясняя непонятные детали. Бесстрастность, сухая деловитость, обсыпались с нее без следа, и я с удивлением обнаружил, что ее лицо, приобретя подвижность и живость черт, стало едва ли не привлекательным. Теперь я уже никак не мог сказать, что эта стройная, худощавая женщина мне не нравится.

— Ну, раз вам все понятно, — подытожил профессор, когда на все вопросы были даны ответы, — осталось обсудить, что делать дальше. Итак, вернувшись домой, ступайте в полицию, дайте показания, живописуя, как страдали в России от необоснованных обвинений. Напишите заявление, мол, боитесь за свою жизнь, а потому настаиваете, чтобы господина Лемке подержали в заключении хотя бы до тех пор, пока в Москве не закончится следствие по делу его сообщника.

Помимо полиции, есть еще научная общественность и Нобелевский комитет, в котором скандалов не любят. Значит, надо скандал раздуть, чтобы дело перестало быть чисто уголовным, оставшись небольшим абзацем в колонке местных новостей, а приобрело общественное звучание. Подайте на Петера иск с требованием компенсации морального ущерба, напишите подробную служебную записку своему руководству с требованием отстранить Петера от работы, пресс-конференцию устройте.

— Но если я буду вынуждена все это делать, когда работать?

— А адвокаты на что? Наймите толкового парня, пусть по инстанциям бегает, а вы спокойно занимайтесь своими экспериментами.

— Но адвокат — дорогое удовольствие, а дело может затянуться.

— Природная немецкая бережливость проснулась? Вообще-то качество полезное, но в данном случае неуместное. Больше чем на месяц затягивать не придется (главное, чтобы вы успели эксперименты завершить и заявку на изобретение оформить), значит, расходы будут относительно невелики. А даже если и велики, разве Нобелевская премия того не стоит? Да и о наследстве вы, похоже, забыли.

— О каком насл… А-а, вы про Ленино завещание? Но я не могу принять такой подарок, это не этично. Вы же понимаете, Леня ничего мне оставлять не собирался, так вышло случайно. И хотя Катерина мне не нравится, я не могу ее обобрать, воспользовавшись стечением обстоятельств.

— Как сказал поэт: «Нельзя ли пожалеть о ком-нибудь другом?» Ценю щепетильность, но в данном случае объект того не стоит. За Катю не беспокойтесь, она не забыта. Муж оставил ей свою долю в «Комп-сервисе», которая сама по себе стоит не меньше отходящей вам недвижимости, а кроме того, их совместную квартиру, загородный дом и счет в банке. Так что не волнуйтесь, голой-босой вдова не останется.

И какое, скажите на милость, имеет отношение к вашей квартире Катерина Штерн? Никакого. Вы не забыли, что покойный брат вас восемь лет назад обобрал? И потом, должны же вы получить компенсацию за происшедшие с вами неприятности. Можете, конечно, от наследства отказаться, но я бы не советовал. И дело тут не только в деньгах. Убежден, что совместное владение общей недвижимостью возможно только в одном случае: когда совладельцы — любящие супруги. Во всех остальных случаях ссоры и разные прочие неприятности почти неизбежны, особенно, когда речь идет о таком своеобразном человеке, как Катерина.