Убийца прячется во мне - [53]

— Да ну вас! Я думал, вы мне действительно преподнесете убийцу упакованным и ленточкой перевязанным, а вы рассказываете какие-то надуманные истории, словно взятые из плохого детективного романа. Эксгумацию проводить на основании зыбких предположений я не могу и не буду. Вы, Иван Макарович, прекрасно знаете, как муторно эту процедуру организовывать, как сложно разрешение получить. Допустим, рискну, а там ничего не окажется, меня же начальство без соли съест. Нет уж, увольте.

— Но я уверен…

— Вашу уверенность к делу не подошьешь. Зачем мне в сомнительные предприятия ввязываться, когда имеется нормальный подозреваемый, в смысле подозреваемая? С имеющимися уликами я хоть сегодня могу обвинительное заключение писать. Нет, Эльза Францевна явно на свободе переходила, сегодня же арестую. Все, извините, но у меня много дел, разрешите откланяться.

— Вот что, любезный, — вкрадчиво проговорил профессор, наклонившись над столом и гипнотизируя молодого коллегу удавьим взглядом, — не нужно разговаривать со мной в таком тоне. Не стоит плевать в колодец, может, еще напиться придется. Слишком быстро вы забыли, как чуть ли не в ногах валялись, прося вытащить вас из той задницы, в которую вас господин Осипенко засунул. Ну, да бог вам судья. А Эльзу… ну, попробуйте арестовать, а мы повеселимся.

— Что же мне помешает?

— Не что, а кто. Посольская охрана. Ваша подозреваемая сейчас в немецком посольстве, куда вы только на танке въехать сможете, да и то только, если президент войну Германии объявит. Сидит там наша Эльза Францевна и моего звонка ждет. А хотите расскажу, что дальше будет? Дальше созывается пресс-конференция, и Эльза красочно рассказывает, как российское правосудие своих преступников выгораживает, а ее, цвет немецкой науки, пытается в тюрьму засадить по сфабрикованному делу. Она подробно расскажет все то, что я вам только что изложил, и пояснит, что и преступник известен, и доказательства имеются, только следователь Быстрых их игнорирует, потому что ему нужно своего русского обелить. На весь мир прославитесь, Роман Антонович, и, поверьте на слово, огребете на порядок больше, чем в случае ложной эксгумации.

— Но это же нечестно! — взвыл следователь. Он больше не улыбался победно, заметно побледнел, видимо, живо представив ужасы, живописанные профессором.

— Чего? Нечестно доказательства игнорировать, и дело фабриковать тоже нечестно, а пытаться невиновного от тюрьмы всеми возможными способами уберечь как раз-таки очень благородное занятие. Ну, ладно, Роман Антонович, хватит, что вы упираетесь, как монашенка в борделе? Вы же порядочный человек, так поступайте по совести. Начальства боитесь? Хотите, я к нему пойду, мы же с ним приятели…

В результате пошли оба, оставив меня в кабинете. Отсутствовали около часа, что не очень много, учитывая полученное разрешение на эксгумацию, которую, дабы дело в долгий ящик не откладывать, решили провести сегодня же вечером.

На эксгумации я присутствовал впервые, чему искренне порадовался буквально через пять минут после начала процедуры, настолько тягостной она оказалась. Даже обычные похороны нормально чувствующему человеку душу выворачивают. Удары молотка, стук комьев земли, падающих на крышку гроба, тяжело переносить даже не слишком впечатлительному человеку, а обратный процесс оказался куда хуже. Когда рабочие начали разрывать свежую могилу, невольно возникло ощущение свершающегося святотатства. Описывать подробно никакого желания нет, да и не видел я толком ничего, сразу же спрятался за спины экспертов. Правда, погода, словно в насмешку, стояла отменная.

В отличие от меня Иван Макарович, как ни в чем не бывало, пребывал в первых рядах, не выказывая ни малейшего беспокойства. И как-то само собой получилось, что именно он дирижировал процессом. Хотя заранее они со следователем о том не договаривались, однако все присутствующие приняли профессора в роли командира спокойно, лишних вопросов не задавая. И когда крышку с гроба сбили, эксперт именно у Ивана Макаровича испросил разрешения грузить тело.

— Погодите грузить. Осмотрите, пожалуйста, его ротовую полость. Меня интересует состояние шестого моляра[13] сверху слева.

— Так, — раздался через непродолжительное время голос эксперта, — в зубе свежая полость, высверлена недавно, внутри остатки какого-то вязкого препарата.

— Прекрасно, пробу взять можете?

— Без проблем.

Тут я уже не стерпел, вперед подался. Эксперт, склонившись над телом, проделывал некие манипуляции, а Иван Макарович ему фонариком подсвечивал. Еще один сотрудник тщательно снимал действо на камеру. Наконец эксперт выпрямился, держа в руке что-то, напоминающее издали небольшую палочку, поместил ее в пузырек и доложил:

— Готово. Что дальше?

— Прошу как можно быстрее исследовать эту гадость. Меня интересует, совпадает ли по составу это вещество с тем, которым был отравлен покойник.

— А с телом что делать?

— Как что? Земле предавать. Все, что мог, он нам дал, пусть уж упокоится.

С кладбища мы возвращались в прекрасном настроении, как ни кощунственно это звучит. Но уж больно результаты радовали. Поскольку ехали мы на служебной машине, я имел возможность понаблюдать за Романом Антоновичем, чье поведение изрядно меня позабавило. Убедившись, что в зубе покойного Штерна, который по медицинской карте должен быть целым, имеется полость, содержащая нечто… короче, поняв, что построение Ивана Макаровича есть не бред маразматического старца, а ключ к раскрытию серьезного преступления, он мигом уверовал, как неофит, узревший чудо Господне, и пребывал в приподнятом настроении, с уклоном в эйфорию.