Убийца нужен… - [18]

— Министры с удовольствием засадили бы всех коммунистов обратно, — поучающим тоном сказал Бебе.

— Так за чем же дело стало? — завопил Даниель. — Чего им еще надо?

Бебе пожал плечами. Действительно, чего им надо? Почему они не принимают мер, эти типы в правительстве? Сам Бебе давно решил не думать об этом. Он знал, что должен разубедить Даниеля, доказать ему, что час реванша пока не пробил. У них с коммунистами давние счеты, и время сводить их еще не пришло. Это ясно, и бесполезно размышлять об этом. Бебе занимался лишь вещами насущными, требующими немедленного разрешения. Остальное — дело теоретиков.

— Чего же ты молчишь? Отвечай! — гремел Даниель.

Бебе не торопясь уселся в кресло. Не стоит тратить время на утешения. Он потянулся, посмотрел на приятеля и медленно закурил сигарету.

— Поговорим в другой раз, ладно? Я хотел предложить тебе почести и денег — по горло. И можешь ломать, ломать сколько влезет… Понял? У тебя будут почести и жизнь паши, плюс доходы. Мне нужен в Индокитае толковый заместитель. Вот я и подумал о тебе…

Даниель еще не успел избавиться от раздражения. Он ответил почти бессознательно, не подумав:

— Ну, нет! Только не это!

Смутное чувство постепенно определялось. Победа Бебе была поражением Даниеля. Его верность отвергли и растоптали, награждались те, кто успел своевременно переметнуться. Он не сердился на Бебе за прошлое. Но его теперешний успех, его богатство он воспринимал как оскорбление, как пощечину. Выходит, Даниель теперь выглядит этаким жалким, оборванным идеалистом.

Бебе смотрел на него ласково, с оттенком сочувствия.

— Как хочешь, дело твое…

Даниель почел за благо скрыть свою досаду.

— Я хочу драться здесь!

Все восемь лет заключения Даниель изображал из себя сильного человека, пресытившегося и разочарованного. Он откровенно издевался над жалкими людишками, погибающими «за идею». В конце концов он сам себе поверил. Пошатнуть его веру не смогли ни государственный обвинитель, ни восемь лет тюрьмы, ни язвительная наглость Лиз. Теперь за него взялся старый друг. Элегантность Бебе, его скромное довольство собой — своей высокой фигурой, сохраненной стройностью, выхоленным телом — все это казалось Даниелю оскорблением.

— Ну, что ж, — непринужденно начал Бебе, — постараемся придумать для тебя что-нибудь другое. Конечно, пока ничего блестящего… — Он поправился. — Разумеется, я не говорю о деньгах: деньги есть, и они к твоим услугам…

Бебе выдержал паузу, подчеркнувшую небрежность его тона. Этого приема у него раньше не было, он появился недавно. Бебе восседал за письменным столом, как начальство, как бывалый бюрократ. Даниель чувствовал себя подавленным и угнетенным. Если бы Бебе нарочно захотел его унизить, он не смог бы придумать ничего лучшего. Каждый имеет право делать маникюр, но для чего, черт возьми, выставлять свои руки! Чтобы показать, какие они красивые?

— Ладно, — продолжал Бебе. — На сегодня хватит серьезных дел. Тебе давно следует поразвлечься, Даниель. Я оказал про Индокитай, чтобы вернуть тебе вкус к жизни. Мне казалось, что лишний миллион в месяц — не так уж плохо для начала…

Очевидно, Бебе ожидал вопросов. Лишний миллион в месяц? Но как? На каком деле? Даниель промолчал, и атмосфера вновь накалилась. До этой минуты они еще ни разу за весь разговор не раздражались одновременно. Теперь их взгляды скрестились. Даниель отступил, мысленно обозвав себя идиотом. В конце концов Бебе был его единственный друг, последний настоящий товарищ, последняя опора. Этого не следовало забывать. Даниель выдавил улыбку и похлопал Бебе по плечу с притворной веселостью.

Бебе внимательно смотрел на него.

— Ты понимаешь, Даниель, что устроить тебе помилование было не так просто. Мне это удалось благодаря моему положению и моим связям. Я не хочу твоей признательности, мне она не нужна. Я просто даю тебе хороший совет, указываю направление… — Бебе опять налил виски и засунул бумаги в сейф. — За твои успехи, Даниель!

Даниель плохо управлял своими чувствами. Он пробормотал что-то невнятное, силясь поддержать свое достоинство, но из этого ничего не получилось. В его поведении проскальзывали льстивая назойливость попрошайки и затаенная зависть отщепенца. Бебе равнодушно следил за барахтаньем Даниеля. Он запер сейф, и они вышли. Гаво с низкими поклонами проводил их до передней. Напротив, возле комиссариата полиции, великолепная машина ожидала мсье Ревельона. За рулем сидел шофер в ливрее, слишком вежливый, чтобы внушать доверие. Его тщедушное тельце странно не вязалось с широким, бульдожьим лицом, Ни о чем не спрашивая, он мягко тронул машину.

— Это «Фрегат», последняя модель фирмы Рено. Делает сто тридцать километров в час. Таких не было, когда все дороги принадлежали тебе…

— Да, да… — рассеянно отозвался Даниель. Он думал о другом. Совсем недавно, в сорок четвертом году, он и Бебе стояли на одной ступени. Они всегда были вместе. У Лавердона, начальника отряда милиции, была власть. У Ревельона, делавшего закупки для немцев, были деньги. Они были равны. А теперь Лавердон, ставший мучеником за их общее дело, мог рассчитывать самое большее на место служащего в одном из предприятий своего друга, и это называлось возвращением с войны. Их общее дело? Да разве Бебе когда-нибудь дрался за него? Этот сын сапожника сделал карьеру, жадно хватая все то, что Национальная революция могла предложить людям без предрассудков. Он обогатился, подбирая обломки того, что было растоптано сапогами оккупантов. Однако стоит ли ему завидовать? По отношению к Даниелю Бебе всегда вел себя порядочно. Даниель ни в чем не мог упрекнуть его. И все-таки остро завидовал его успеху, его неторопливой уверенности, природному изяществу, рядом с которым Даниель чувствовал себя неотесанной деревенщиной. С этой матовой кожей и глубокими серыми глазами Бебе стал еще красивее и мужественнее. Он должен иметь успех у женщин…