Убивая ангелов - [4]
Эмоциональный шантаж. И раз уж Дон обратился к нему, значит, других шансов у него не осталось – чтобы понять это, вовсе не нужно было быть ясновидящим. Дотронься – и зазвучит, как натянутая струна.
– У меня будет доступ ко всем данным? – уточнила я.
Полицейский с готовностью кивнул. Теперешний Бернс резко отличался от Бернса тогдашнего, не жалевшего себя на работе, но настолько неорганизованного, что он просто забывал передавать важную информацию. Инспектор отчаянно хотел начать с чистого листа, и его навязчивый взгляд уже не оставлял меня. Такой же взгляд был у Даррена перед самым ударом.
– Ответ дам завтра. – Я посмотрела на лежавшие на столе бумаги. – Надо поговорить с боссом.
Бернс вышел в коридор, и жара сделалась вдруг невыносимой. Даже при открытой двери дышать стало трудно.
Глава 2
В холле, у зеркала, я внимательно рассмотрела синяк. Цвет его за ночь сменился на ярко-пурпурный, диаметр достиг шести дюймов, и каждое движение отдавалось болью. Я осторожно ощупала поврежденный участок. Ребро вроде бы не пострадало – в крайнем случае трещина, но не перелом, – и это означало, что все заживет за дни, а не за недели. Отметина на плече выглядела скромнее – обычное темно-синее пятно. Я насыпала в пакетик кубиков льда из морозилки и легла на диван. Холод мгновенно заглушил боль, и я постаралась убедить себя в том, что легко отделалась – при желании Даррен мог легко сделать из меня фарш. А так я вполне могла, если ничего не случится, продержаться день на болеутоляющих.
Я еще лежала со льдом, когда пришло сообщение от Хари. Он советовал оставаться дома. Сообщение я тут же удалила и заставила себя сесть. Хари – мой давний, многолетний друг, но он так и не понял до сих пор, что больничные – не мой репертуар. Уж лучше проползти по раскаленным углям, чем чахнуть на диване перед телевизором. Пройдя в кухню, я вывернула содержимое пакета в раковину. За стеной, в соседней комнате, слышались неловкие шаги брата. Уилл – еще одна причина убраться на работу. Видеть, как он в угрюмом молчании смотрит в окно, выше моих сил. Хотя брат и не упрекнул меня ни разу, в его травмах виновата я. Была бы сообразительнее, не дала бы ему выпасть из окна третьего этажа, в результате чего он, ударившись о бетон, повредил кости обеих ног. Неудивительно, что при таких травмах контролировать наркоманию намного труднее.
Возле кабинета терапии, когда я добралась до работы, уже толпились пациенты. Кого-то направила сюда служба пробации, кого-то врач, но причина у всех была одна и та же. Все они старались удержать в узде собственный гнев. Их реакции на мое объявление, что сеансов больше не будет, варьировались от возмущения до смиренной покорности. Но куда больше меня беспокоили остальные группы – новость им уже сообщили, а я не смогла даже попрощаться.
Я прогулялась немного по двору. Физическая активность – мой излюбленный метод контроля над гневом. Я надеялась, что прогулка позволит прояснить мысли, но жара оказалась сущим наказанием. Больничные садовники, похоже, получили запрет на использование шлангов – розы силились и никак не могли расцвести, трава на лужайке иссохла, изнемогая в ожидании дождя.
Вернувшись в больницу, я справилась в приемной, приходил ли Даррен.
– Боюсь, так и не появился, – извиняющимся тоном, словно сама была причиной его неявки, ответила регистраторша.
Изнывая от жары и боли – ребра протестовали против каждого шага, – я поднялась в свой кабинет. Даррен прийти не соизволил, и я уже сожалела о своем вчерашнем решении. Надо было, наверное, заявить в полицию о нападении. Мне стоило немалых трудов успокоиться к приходу следующего пациента.
К шести часам жара могла бы соперничать с тропической, и моя монстера увядала на глазах. Вентилятор не помогал: он только гонял спертый воздух из одного угла комнаты в другой. В другое время я надела бы кроссовки и слетела по пожарной лестнице, но сегодня могла в лучшем случае надеяться на неторопливый спуск. В вестибюле было почти пусто, не считая нескольких посетителей с цветами и журналами, и последняя дневная смена медсестер уже торопилась к метро. Приезжие из пригородов растекались из станции «Лондонский мост», снимая на ходу пиджаки, галстуки и кардиганы – все то, без чего они могли прекрасно обойтись. Мне ничего не оставалось, как тащиться за ними, кривясь от боли, пронизывавшей грудь всякий раз, когда подошва касалась земли. У реки мне пришлось сесть. Дорожку перегородила группка туристов, щелкавших друг друга на фоне Тауэрского моста. Последняя четверть мили – по эстакаде у Нью-Конкордия-Уорф – растянулась в вечность. Добравшись до Провиденс-сквер, я была уже готова свалиться в темной комнате.
Из прихожей моей квартиры доносился знакомый, включенный на полный звук голос. Этот голос ничуть не изменился со школы, оставшись таким хрипловатым и восторженным, как будто обладательница его всю вторую половину дня полоскала горло бурбоном.
– Эл! – Лола обняла меня и тут же скривилась. – Господи, ты ужасно выглядишь! Все в порядке?
Я поцеловала ее и начала объяснять, что со мной, но Лола, как обычно, слушала вполуха. Она вихрем носилась по кухне со сгустком сырного соуса в длинных темно-рыжих кудряшках и, как обычно, творила чудеса с моим братом. Уилл по такому случаю – в кои-то веки – надел чистую одежду: голубую льняную рубашку и новые, купленные мною джинсы. Ради гостьи он даже вымыл голову. Наблюдая за ним исподтишка, я сделала себе пометку: купить Лоле букет цветов. Она всегда дарила ему что-нибудь интересное: DVD с «Дневниками мотоциклиста», ингредиенты для пиццы, старенький комплект «Монополии», найденный в магазине «Оксфам»
Элис Квентин, в прошлом жертва семейного насилия, до сих пор испытывает серьезные психологические проблемы. Она не только борется с ними, но и помогает другим людям – для того и стала психотерапевтом. Единственный человек, которому Элис никак не может помочь, – ее собственный брат, чья психическая болезнь усугубляется приемом наркотиков. В последнее время его поведение стало особенно странным, с ним явно происходит что-то зловещее. Но это еще не самое страшное. Один за другим Элис находит два женских трупа, словно специально подкинутых так, чтобы именно она их обнаружила…
Во время разгульного отдыха на знаменитом фестивале в пустыне «Горящий человек» у Гэри пропала девушка. Будто ее никогда и не существовало: исчезли все профили в социальных сетях и все офи-циальные записи, родительский дом абсолютно пуст. Единственной зацепкой становятся странные артефакты – свитки с молитвами о защите от неких Чужаков. Когда пораженного содержанием свитков парня похищают неизвестные, он решает, что это Чужаки пришли за ним. Но ему предстоит сделать страшное открытие: Чужак – он сам…
Лили скрывает травмирующее прошлое под колючей внешностью, но в третьей книге эксперт по карате опускает свою защиту, на достаточно долго время, чтобы помириться с семьей и помочь раскрыть ряд ужасных убийств. Вернувшись в родной город Бартли (в двух шагах от места, где она живет в Шекспире, штат Арканзас) на свадьбу сестры Верены, Лили с головой погружается в расследование о похищении восьмилетней давности. После того, как ее бывший возлюбленный и друг Джек Лидз (частный сыщик с сомнительным прошлым) приезжает, чтобы проверить анонимную подсказку, что похититель и пропавшая девочка находятся в Бартли.
Таинственный институт в закрытом городке занимается биологическими экспериментами. Судьбы журналистки, парня-неудачника, наёмного убийцы и многих других завязываются в тесный узел. Стоит потянуть за любой конец и грянет взрыв.
Авксентий – писатель-неудачник, автор малоуспешных романов о секретном агенте. Ему начинают сниться странные сны о глобальных теориях заговора. На основе этих снов он решает написать роман.В издательство, которое согласилось издать книгу Авксентия, приходят угрозы – неизвестные не хотят, чтобы роман был издан. Авксентий и главный редактор издательства Аркадий объединяются для совместного расследования. Вместе с читателем они втягиваются в хитрую историю.
Тирания страшна, даже если это всего лишь выдумка ребенка. Особенно если это выдумка ребенка. Нет ничего страшнее, чем ребенок, способный выдумать тиранию. Санкт-Петербург, недалекое будущее. В Башне Татлина, построенной в центре города, работают операторы машин, редактирующих мысли людей. Каждая машина может редактировать до 100 тысяч человек, мозг которых соединен с облаком глобальной системы редактирования. Оператор по имени Омск Решетников из-за сбоя в системе получает шанс отключиться от редактирования.
Московский фотограф Андрей занимается воссозданием родословной своей семьи. В поисках утраченной фотографии дедушки своей жены Анны он едет с ней в ее родную деревню, в которую она уже долгое время не возвращалась. Фотография обнаруживается в не совсем обычном месте, и, все бы хорошо, но самым неожиданным образом поездка оборачивается сущим кошмаром.