Убить зло - [9]

И в тот вечер ты ожидал застать у нее обычное общество, мужа Джейн (если он не читал где-нибудь лекции бог знает о чем), пару писателей, по меньшей мере одну начинающую актрису и разных радикалов, сотрясающих гостиные своими ожесточенными спорами. Ты собирался отвести Джейн в уголок и убедить ее, чтобы она привела Ларри в чувство. Но застал комнаты на первом этаже погруженными в темноту и поспешил подняться наверх, не обращая внимания на неуверенные протесты горничной. В комнате ты нашел только сестру и Ларри.

Ларри так вздрогнул при твоем появлении, как будто ты застал его копошащимся в твоем столе. Джейн, казалось, просто обрадовалась тебе:

— Билл! Ну вот, теперь почти вся семья в сборе.

За прошедшие шесть часов ты немного успокоился, к тому же еще не подозревал о глубине нанесенной тебе раны; поэтому подошел взглянуть на младенца Джейн, произнеся подобающие случаю похвалы, после чего все спустились вниз, и только тогда ты заметил:

— Полагаю, Ларри сказал тебе, что решил начать новую жизнь.

— Да, конечно.

— Мы только что об этом говорили, — сказал Ларри. — Джейн считает, что это правильно.

— Значит, это настоящий заговор.

— Но не преступный же. — Джейн подошла и, усевшись на подлокотник твоего кресла, положила руку на твою. — Не сердись, Билл, милый.

— Если бы я сердился, все было бы иначе. Я только считаю это безумным и даже непорядочным поступком.

После всего, что я сделал…

— А что ты сделал?! — едва не взорвался Ларри, но тут же сменил тон: — Я не то хотел сказать. Ты можешь подумать, что я подвел тебя. Но боже, я не так уж важен для компании. У вас там десятки таких же работников.

— У нас вовсе нет десятков работников, которые обладают такими же способностями и перед которыми открывается такое же блестящее будущее, как перед тобой.

А кто подготовил все это и облегчил тебе карьеру? Да, я знаю, ты много работал и добился отличных успехов.

Вполне возможно, что ты окажешься гораздо полезнее меня, но не только твои качества проложили тебе путь в компании.

Ларри хотел что-то возразить, но удержался. Джейн, чья рука все еще лежала на моей, вдруг встала и приблизилась к нему:

— Ларри, уходи и дай мне поговорить с Биллом наедине. Прошу тебя, уйди.

Он ушел, бросив на ходу, что увидится со мной утром в офисе. Джейн вернулась к твоему креслу.

— Надеешься, что сумеешь погасить мое детское раздражение, — язвительно заметил ты.

— Да, — неожиданно подтвердила она, снова погладив меня по руке. — Только не знаю, насколько оно детское. Ужасно жалко!

— Что я так нерассудителен?

— Не надо так, Билл. Вопрос не в том, что кто-то поступает неразумно. Это огорчило тебя. Я так и сказала Ларри, когда он впервые об этом заговорил, и тогда же сказала, что одобряю его решение.

— Значит, это все готовилось заранее. Представляю себе, как вы с Ларри прикидывали, сумею ли я оправиться от этого удара.

Ответа не последовало. Ты поднял голову и во второй раз в жизни увидел слезы на глазах Джейн, все таких же прекрасных. Ты неловко заерзал в кресле.

— Ты единственный человек, о котором я плакала, — наконец сказала она. — Не знаю, значит ли это что-нибудь. Я переживаю о том, как что-то не так отразится на тебе, больше, чем на мне, не говоря уже об остальных.

Например, с Виктором я могу подолгу спорить о том, что лучше для Ларри, притом довольно ожесточенно. Но с тобой это невозможно, потому что для тебя имеет значение только то, что Ларри собирается уходить, и это причиняет тебе боль. Думаю, я до тонкостей понимаю все, что ты чувствуешь.

Тебе нечего было на это сказать. Ты вдруг совершенно забыл о Ларри и едва подавил порыв рассказать Джейн о ссоре с Эрмой накануне. О твоем унизительном положении на работе, даже о твоем внутреннем чувстве униженности, в котором ты сам себе избегал признаваться. Ты промолчал; сдержанность стала слишком привычной для тебя. Минутой позже в холле послышались голоса Виктора, Розы, Маргарет и других гостей.

Через месяц Ларри уехал на Запад. Если даже Джейн не смогла добиться успеха, какими же бесполезными были твои попытки изменить его!

Ты мог вечно кружиться в этой клетке. Был такой человек, парень с большими худыми руками, от которого постоянно пахло смесью одеколона с потом. Это произошло в Кливленде много лет назад. Когда ты узнал, что через неделю он покончил с собой, ты был так потрясен, испытывал такие угрызения совести, что не спал две ночи. Это было твоей юношеской самонадеянностью.

Человек пошел на самоубийство только потому, что был уволен, так или иначе, должен был потерять работу. Еще была одна девушка, маникюрша, работающая в деловом центре города. Умная и вызывающая сочувствие, ты оплатил ей учебу в бизнес-колледже, дал работу в офисе и помогал всем, чем мог. Она вышла замуж за помощника управляющего твоего офиса, а через год его арестовали и обвинили в присвоении денег компании. Исчезли тридцать тысяч долларов, за которые вы никак не могли отчитаться, но умненькая маникюрша великолепно сыграла роль обманутой и потрясенной жены. Когда же начинается это осознание тщетности наших усилий?

Едва ли не с колыбели. Вероятно, существует постепенный прогресс приобретения иммунитета с момента твоего первого вздоха до того дня, когда твое эго твердо заявляет: «Больше я не могу переносить эти раны». Есть самые различные вариации. К кому-то это приходит с первыми попытками говорить, к другим — только к моменту полного физического созревания. Это уже крайности. Например, к тебе это определенно пришло к тому времени, когда ты в первый раз пришел домой к миссис Дэвис. Тебе было лет пятнадцать, может, семнадцать.