Убить Юлю - [7]

Почти сразу пришло правильное решение — тоже, конечно, в какой-то степени рискованное, но, как представлялось полковнику, единственно разумное.

Он снял трубку, сказал помощнику, что ему нужно «отъехать», спустился в служебный гараж. Шел медленно, не спешил, еще и еще раз прокручивая в мозгу варианты... Нет, все правильно, так и нужно действовать. Да и зависит от него только этот, самый первый шаг. А дальше скажут, что к чему и кто чей. Знай себе выполняй! И осторожно радуйся скорым генеральским погонам...

Ну а решат ликвидировать (такой риск существовал постоянно, это — будни, часть профессии), значит, так тому и быть. Чего точно не хотел полковник СБУ Анатолий Лобода — так это бесконечно долго умирать в постели рыхлой страдающей тушей, как умирала когда-то его мама, майор в отставке, заслуженный работник КГБ СССР...

Юля

— Господи, как же трудно!..

Она стояла у окна, глядя, как внизу, у подножия Кабмина, по светящейся под вечерними огнями брусчатке проносились автомобили, маленькие и аккуратные, словно игрушечные...

Она ждала Витю Лузеныка, поэтому подарила себе две короткие минуты блаженства: вынуть затекшее за день тело из мощного кресла, пройтись по кабинету, остановиться у окна, за которым проносилось то, что, собственно, и называется у нормальных людей «жизнью»...

Нет, она с самого начала понимала, что будет непросто, что самое большое счастье будет и самым неподъемно трудным, что спать придется по четыре часа в сутки (это если повезет), и понимая это, перевезла несколько платьев и все, что нужно для ванны, сюда, в величественное белое здание с колоннами...

Нет, она ошиблась в другом, не предполагая, что саботаж будет мощным и безошибочно организованным, как фашистский план «Барбаросса». Что Петя Полошенко, Мартынко, Третьяк и компания будут не просто вставлять палки в колеса, — если бы, это ерунда, этого она ожидала! — а начнут действовать безукоризненно и слаженно, жестко и расчетливо...

В другой ситуации Юля бы даже восхитилась такой организованностью. Но это — в другой... А сейчас перед ней уже в который раз стеной встали лица людей мятежного ночного Майдана — десятки, сотни тысяч... Исколотые пургой, красные от мороза и тревог, с такими живыми, полными Мужества, Веры и Достоинства глазами... Это же не ее, Юлину, это их огромную общую победу сейчас планомерно воруют, заранее разбивая на параграфы и финансовые потоки, спокойные упитанные люди в неброских костюмах за три тысячи долларов... И руководит ими не кто-нибудь, а Петя — тот самый, который тоже иногда тяжело поднимался по скрипучим ступеням майдановской сцены, на ходу набрасывая на бычью шею куцый помаранчевый шарфик...

Петя, Петя... Когда же ты начал планировать, как именно отберешь у своего народа выстраданный шанс на человеческую жизнь?

Ответ — беспощадный, единственно верный — пришел сразу же. Конечно же, еще тогда, в дни великого народного подвига, стоя рядом с ней и Президентом, вдыхая пьянящий воздух первой за долгие годы свободы. А может, еще раньше? Когда Полошенко с подельниками поняли, что ни Рыжий, ни Кандидат не пустят их к корыту, места заняты другими, нужно идти ва-банк, революция — так революция, хрен с ней, даст Бог, население быстро успокоится, а к обманам и «разводам»— нашим людям не привыкать...

Юля взяла со стола пластиковый тюбик «Визина», капнула в покрасневшие от суточного напряжения глаза;

— Ладно, с этими-то все ясно, но Президент!.. Что они сделали с ним?! Он все реже и неохотнее снимает трубку, когда она звонит, да и говорит то раздраженно, то с какой-то терпеливой безысходной усталостью... И это сейчас! Сейчас, когда— разгребаются прогнившие завалы четырнадцатилетней давности, когда страна— дышит надеждой на воскресение и счастье, когда ее, премьерские, решения должны восприниматься людьми, как их ОБЩИЕ, ЕДИНЫЕ, НАРОДНЫЕ!.. Когда так важно, чтобы они постоянно— были рядом!

Конечно, эти серые кабинетные люди-тени постоянно дразнят Президента, нащупан больное место, в один голос нашептывают, что Юля оттирает его от власти, что о нем уже все забыли, а она, наоборот, — героиня на белом коне;.. Но он же не может им верить! Он не ребенок! Он мудрый; волевой мужчина! Со слабостями, конечно, но потому-то народ и выбрал его, что он живой человек, а не криминально финансовый монстр с холодным сердцем и пустыми глазами. Нет, она верит Президенту... И будет продолжать верить, как верил в него главный Майдан страны, выдыхающий в морозную полночь его имя, как верили тревожные города, городки и сёла по всей стране? И никакие полошенки-третьяки-мартынки не разорвут той непроизнесенной, но пропитавшей душу клятвы на верности народу, которой Майдан связал ее с Президентом!

Но что же так долго не идет Витя Лузенык?..

Пинчерук, Папа

Лица охраны и обслуги ничего не выражали, как им, лицам, и было положено. И все-таки уже в прихожей Пинчерук вдруг ощутил необъяснимый приступ тревоги, что-то вроде легкого покалывания в области паха. Он всегда гордился своей интуицией — тонкой, как у женщины, но по-мужски рациональной...

Правда, в этот раз он бы дорого дал, чтобы ошибиться.