— Не сомневаюсь в этом, — сказал Михайлов, стараясь сильно не затрагивать Скачко. — Мне передали, что вы вспомнили что-то новое о той женщине в «Жигулях»?
— Новое? — Скачко стал напряженно собираться с мыслями. Казалось, всё выскочило из его памяти. — Да ничего нового. — Сказал, как будто ничего не произошло. Но потом глаза его вдруг заметались, забегали беспокойно. — Женщина? В «Жигулях»? Да это не женщина. Не женщина!
— А кто же?
— Она… Такая, знаете, как ведьма, как мертвец. Когда повернулась ко мне, когда с нее сполз этот капюшон, я… я…
— Василий Семенович, не волнуйтесь, пожалуйста. Вспомните, вы что-то про голову говорили. Что за голова?
Скачко посмотрел мимо Михайлова, потом взор его немного прояснился.
— Мы гнались за ней. Долго. Она мчалась, мчалась, потом резко сбросила скорость и остановилась. Бутенков пошел к ней. Я остался в машине. Нам нельзя было выходить вдвоем. Нельзя было вдвоем, понимаете? И он подошел к ней один. Один. Что-то сказал. Потом смотрю — занервничал, схватился за кобуру и повторяет раз за разом: «Это голова? Голова?» — и аж затрясся весь, хотя был не из пугливых. А потом я узнал про того хлопца, без головы, и подумал, не та ли голова была у женщины, в машине?
— Так вы сами ту голову не видели?
— Я? Я? Не видел. Но я слышал, как Бутенков кричал: «Что в сумке? Что в сумке!»
— Думаете, голова была в сумке?
— Я не знаю, не знаю. А потом, потом она схватила Бутенкова одной рукой за горло и… и…
Скачко вытянул обе руки вперед, как будто душил кого-то, и затрясся так, что его дрожь передалась даже Михайлову.
— Сука, сука, она его так, так! — продолжал трястись Скачко, не обращая ни на кого внимания.
Михайлов попытался удержать его руки, но ему не удалось. Тогда он громко крикнул:
— Позовите кто-нибудь сестру! Скорее!
А Скачко всё тряс руками и головой, как будто в самом деле кого-то душил, повторяя:
— Сука, сука! Не уйдешь, тварь, не уйдешь!
Только минут через десять Скачко смогли уложить, сделав укол. Дежурный врач неодобрительно выговаривал Михайлову:
— Я же вас предупреждал, товарищ майор, что его лучше не беспокоить. Вы же видите, в каком он состоянии.
— И как долго оно продлится?
— Определенно сказать не могу. С виду он психически здоровый мужчина, а там кто его знает. Мне говорили, он попал в какую-то переделку?
— Что-то вроде того, — ответил Михайлов и попрощался.
Здесь тоже был тупик. Даже если и поверить во все эти сказки, — куда скрылась машина? Кто в ней был на самом деле? И была ли в «Жигулях» голова?
«Может, если обнаружат машину, что-нибудь прояснится?» — подумал Михайлов, покидая больницу. Было бы очень просто, если бы на все вопросы сразу находились ответы.
Когда Михайлов приехал в горотдел, Горюнов находился там. Настроение у него, как всегда, было приподнятое.
— Ну, рассказывай, что тебе там удалось раскопать?
— Да, собственно говоря, ничего особенного. Был в военкомате, смотрел его личное дело. Кроме благодарностей и похвал ничего любопытного не обнаружил. Есть там даже письмо в военкомат и его матери из части, где Кравченко характеризуется с наилучшей стороны. Сдержан, рассудителен. В достижении цели упрям и настойчив.
— Что еще?
— В ЖКО сказали, в его квартире прописана еще мать. По словам соседей, около двух лет она живет в деревне у своей сестры, и квартира, пока Кравченко служил, пустовала.
— Значит, мать приезжала к сыну только на свадьбу, и квартиру отдала в полное распоряжение молодоженов?
— Выходит так.
— Что еще?
— Всё. Вы же сказали мне к четырем быть, я и так боялся, что не успею.
— Не густо, — подытожил Михайлов.
Горюнов стал перебирать бумаги. У него на столе скопился целый ворох, он уже их и в стол во все ящики напихал, все равно места не хватало. И ведь ничего ненужного, лишнего.
Под одной из папок лежал небольшой клочок бумаги. Горюнов прочитал его и тут же вспомнил:
— Да, вот еще: звонил Березкин, наш судмедэксперт. Голова Кравченко действительно отгрызена каким-то зверем. И якобы даже не полностью. А потом еще и оторвана, то есть отделена от тела.
Михайлов пристально посмотрел на Горюнова:
— Березкин ваш тоже любит сказки читать?
Горюнов улыбнулся:
— Да мы тут все как сказочники. Только одни рассказывают, а другие слушают. И ни одни ни другие этим сказкам не верят.
Михайлову чем-то пришелся по душе этот весельчак и говорун Горюнов. За его юмором таился практичный ум.
Без тени злобы он спросил его:
— Ты на что намекаешь?
— Да так, ни на что, — неопределенно ответил ему Горюнов.
Тогда Михайлов спустился на землю.
— Женя, а труп идентифицировали?
— Пока еще нет. Вызвали телеграммой его мать, она, может, завтра к полудню подъедет, недалеко ведь.
Михайлов снова стал листать дело, перечитывая показания свидетелей. Даже не за что было зацепиться. Прошел день, а у него абсолютный ноль. Опять шумихи не оберешься. Дело неординарное, закрыть так просто не закроешь, и кругом одни пробелы — следов нет, отпечатков пальцев, не принадлежащих Кравченко, нет, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Фантастика! Хоть бы какая-нибудь зацепочка!
Михайлов посмотрел на Горюнова.
— Женя, а линию Ракитиной отработали полностью?
