— Женщина? — переспросил Михайлов.
— То-то и любопытно, что женщина. И знаете, как описывает её Скачко? Серое, землистое, высохшее лицо, череп с редкими седыми волосами.
— Может, на ней была маска? Или нарушитель вовсе не женщина, а переодетый мужчина?
— Может быть. Сейчас Скачко в таком шоковом состоянии, что чего-то разумного от него добиться трудно. Хорошо, хоть запомнил номер машины. Может, когда разыщем её, всё проясниться.
— Вы уже передали информацию о ней по области?
— Сразу же, как нам сообщил её Скачко.
— А где он сам сейчас?
— В больнице. Видно, отходить ему придется долго.
— Раз так, с вашего позволения я продолжу расследование, — стал подниматься Михайлов.
— В вашем полном распоряжении Горюнов и Семенов. А сейчас спускайтесь вниз, я позвоню дежурному, вам подадут машину и отвезут в столовую пообедать. Извините еще раз, что не могу составить вам компанию.
Михайлов в свою очередь поблагодарил за всё начальника горотдела и поехал на обед, захватив с собой ключи от квартиры Кравченко. Нужно теперь хорошенько там осмотреться.
В квартире Кравченко после сытного обеда Михайлов неожиданно почувствовал слабость. Ранний приезд, долгая дорога, вся эта кутерьма вокруг трупа несколько утомили его. Михайлов тяжело плюхнулся в кресло в гостиной и, расслабившись, закрыл глаза. Надо было как-то прогнать усталость. Несколько минут в деле ничего не решают, но за пять минут иногда можно выспаться продуктивнее, чем за пять часов.
Когда Михайлов открыл глаза и огляделся, то увидел слева на стене портрет молодой привлекательной женщины. Лайма? Скорее всего. Полные, свидетельствующие о повышенной чувственности губы, длинный узкий нос, чуть раскосые глаза. Подбородок, как будто подтверждая болезненную силу её страстей, был несколько тяжеловат. Высокий открытый лоб венчала корона блестящих каштановых волос. То ли глубокая грусть, то ли знание чего-то мало кому доступного таились в её темно-карих глазах.
Сколько ей было тогда? Семнадцать, девятнадцать? Кравченко двадцать с хвостиком. Сколько тогда ей?
Михайлов поднялся.
Чем занимался Кравченко? Книг явно не читал. Во всей квартире едва ли штук пять наберется. Зато аудиокассет Михайлов насчитал порядка пятидесяти. Попса конечно же для Лаймы. Рэп, рок, металл — для него. Стандартный молодежный набор.
Михайлов стал осматривать кровать.
Вряд ли Кравченко в эту ночь был один: уж слишком беспорядочно, как заметил Горюнов, смята простыня. Но почему нет ни одного следа его партнерши?
И почему никто не видел никого выходящего или входящего в квартиру? Сколько опрошено народу, и ни один не сказал, чем и как эти последние дни жил Кравченко. Может, боялся чего?
И снова Михайлов уловил необычный запах. Как будто что-то сгнило. Несвежие продукты?
Михайлов прошел на кухню, но здесь такого запаха не было. Это ни о чем не говорит, порою запахи быстро уходят с одного места и зависают где-то в другом. Но в холодильнике испорченных продуктов Михайлов не обнаружил. Тело Кравченко еще не начало разлагаться. Что же тогда так пахнет? Хотя он тоже может ошибаться. Все-таки труп есть труп, от него не благоухает французскими духами.
В нижнем отделе серванта Михайлов увидел с десяток пустых бутылок из-под спиртного. Кравченко пил? «Хотя, если бы моя жена так рано умерла, я бы, наверное, тоже запил», — подумал Михайлов.
Бутылка пива, выуженная им из холодильника, приятно обрадовала. Пиво было прохладным и вкусным. Михайлов прихватил его с собой в гостиную.
В шкафах ничего примечательного. Его вещи, одежда Лаймы.
Куда бы он, интересно, всё это дел? Продал или сохранил, как светлую память? А может, просто оставил все, как есть, чтобы потом его новая пассия выбрала себе что-нибудь по вкусу?
Одежды немного. Кажется, только самое необходимое. Внизу, в картонном ящике, таблетки. Много успокоительных. Барбитуратов. Кто их принимал? Лайма? Надо выяснить.
Кстати, о Лайме. Кто-нибудь сказал ему, от чего она умерла? Такая молодая, красивая, полная энергии.
Михайлов еще раз посмотрел на портрет жены Кравченко.
Сколько лет они прожили вместе? Документов не видно. Может, они в другом месте? Надо посмотреть.
«Какие мысли, майор?» — спросил сам себя Михайлов.
Пока, увы, никаких. Михайлов тяжело вздохнул.
В одном из ящиков увидел фотоальбомы, вытащил их из стопки газет и журналов, стал просматривать, удобно устроившись в глубоком кресле.
Дембельский альбом Кравченко. Снаружи весь обшитый красным бархатом. Из нержавейки сделана эмблема рода войск, в которых он служил. Золотом сияет надпись: «ДМБ — 1996». Страницы выкрашены черной тушью. На каждой рисунок — ракета, самолет, прыгающие с вертолета парашютисты.
Фотографии в большинстве любительские. Многие, кажется, сделаны второпях. Кравченко с автоматом, на полигоне, за рулем БТРа, на аэродроме с парашютом. Вот он принимает присягу, ест в столовой, прыгает с самолета. Воздушно-десантные войска. 1994–1996. Демобилизация — весна девяносто шестого. Через пару месяцев свадьба. Да, двадцать второго июня. Вот они, Сергей и Лайма Кравченко, радостные и счастливые в загсе, потом за свадебным столом.
Сегодня 17 сентября. Через пять дней будет ровно три месяца со дня их свадьбы и сорок дней со дня её смерти.
