Убить страх - [5]

– Это ты, ма? – он быстро распрямился, посмотрел в висящее на стене зеркало.

– Я, – отозвалась мать.

Он сделал безразличное лицо и вышел из ванной.

– Что делается! – вздохнула мать. – Слышал? Девушку убили!

– Нет, – он сунул руки в карманы брюк. – Ограбили, что ли?

– Изнасиловали. В лесочке, возле завода. А потом убили.

– А кто такая? Гулящая небось?

– Да нет. Говорят, хорошая была девочка.

– Чего же она по лесу шлялась?

– Она не шлялась. Она к заводу шла, чтобы с матерью встретиться.

– А-а, – протянул он. – Понятно. Поужинаем?

Мать прошла на кухню и спросила оттуда:

– Ты что будешь есть? Суп разогреть?

– Разогрей.

– Их там целая банда, – сказала мать.

– Кого их? – не понял он.

– Тех, что насиловали, – пояснила мать.

– Ты-то откуда знаешь? – удивился он.

– Женщины в магазине говорили.

– Ничего, всех поймают, – сказал он, успокаиваясь.

– Кто их знает, – вздохнула мать. – Их поймают, а они возьмут да откупятся. Что ты, милицию не знаешь?

– Так ведь здесь убийство, как же откупятся?

– А вот так и откупятся. Деньги дадут, а милиция за это посадит не их, а кого-нибудь невиновного. Вот тебя схватят и посадят.

– Да что ж ты такое говоришь-то, ма? – вздрогнул он.

– Это я так, для примера сказала, – махнула рукой мать. – Садись за стол, суп уже согрелся.

В учительской никого не было, только завуч Таисия Михайловна сидела за своим столом и листала ученические тетради.

– Здравствуйте, – сказала Катя.

– Доброе утро, Катенька. – Таисия Михайловна закрыла лежащую перед ней тетрадь и сняла очки. – Ваш муж, кажется, работает в милиции?

Катя молча кивнула.

– Ну что, не нашли еще убийцу той девочки?

– Нет, Таисия Михайловна, пока ищут.

Катя сняла с полки классный журнал и быстро его перелистала. Записки не было.

– Изверги какие-то, – сказала Таисия Михайловна и вздохнула. – Найти бы их и поотрывать руки-ноги.

– Когда-то за воровство руку отрубали, – покачала Катя головой. – А воруют по сию пору.

– Не руку надо рубить, а голову. – Таисия Михайловна пристукнула ладонью по крышке стола. – Чтобы неповадно было.

Катя неопределенно пожала плечами и вышла из учительской. Толик последние дни приходил домой поздно, был задумчив и хмур. Он подробно ни о чем не рассказывал, но как-то обмолвился, что на них это убийство «висит», и Катя поняла, что, пока убийцу не найдут, Толик будет постоянно пропадать на работе.

Катя щелкнула замком, открыла дверь класса. Она не стала включать свет, только раздвинула пошире шторы. Солнечные лучи пронизывали пыльное пространство класса и упирались в висящую на стене доску со следами плохо вытертого мела. А сверху, из-под потолка, Кате игриво подмигивал Маяковский. Он небрежно держал своими любвеобильными губами папиросный окурок, и Катя подумала, что это безобразие – печатать для школы портреты поэта, где он изображен с папиросой. Она еще успела подумать, что этот портрет надо заменить на какой-либо другой, и тут до нее дошло, что раньше папиросы этой не было. Удивленная, она подошла ближе и только теперь поняла, что сигарета настоящая. Кто-то аккуратно проделал отверстие в портрете и вставил туда окурок. А выше, над головой Маяковского, Катя увидела написанное карандашом: «Как и обещал». И ниже стояла дата – вчерашнее число, это чтобы она, Катя, не сомневалась, когда именно вставлен окурок.

Первым ее порывом было пойти к Таисии Михайловне, но потом, подумав, Катя подставила стул и сняла портрет. Пока он полежит у нее в столе. А дальше будет видно.

Свистнув на входной стрелке, прошел одинокий тепловоз, и опять стало тихо. Заходящее солнце отражалось в переплетении рельсов, рождая миллионы бликов. Дальше, метрах в пятистах, желтело аккуратное здание вокзала. Начальник станции что-то втолковывал мужчине деревенского вида, но слов было не разобрать – далеко. Чуть в стороне, у выходной стрелки, копошились две женщины в оранжевых жилетах. Одна из них время от времени била кувалдой по рельсу, и звук удара – звонкий и резкий – прилетал сюда, в лесок, чтобы затеряться между деревьев.

Он сидел, прислонившись к дереву спиной, и курил, пуская дым кольцами. Беря сигарету в руки, он видел, что его пальцы мелко подрагивают. Но это был не страх – он не боялся. Со стороны можно было подумать, что он дремлет, если бы не дымящаяся сигарета. Шелест листвы, такой же, как и в прошлый раз, навевал спокойствие.

Докурив сигарету, он лениво поднялся и пошел прочь от станции. Лесок вскоре кончился, и он остановился, не выходя на открытое место. Огромный пустырь, давно превращенный в свалку, тянулся до самых домов. Дома не были видны, их закрывали деревья, и только телевизионные антенны торчали среди листвы. Он окинул пустырь взглядом и, убедившись, что с этой стороны леска никого нет, вернулся на прежнее место, к железной дороге. У здания вокзала теперь никого не было, и ветер гнал по пустому перрону обрывки газет. Женщины-ремонтницы по-прежнему возились на рельсах.

Он опустился в траву и достал новую сигарету. Часы показывали шесть. Если так пойдет дальше, сегодня он останется ни с чем. Уже прошли две электрички, но почти все пассажиры ушли на привокзальную площадь, к автобусу, а сюда, через рельсы и пустырь, людей пошло очень мало, по пальцам можно было пересчитать, и держались они кучками, так что он даже не стал подниматься с травы – сидел, покуривая, и следил равнодушным взглядом за перепрыгивающими через рельсы людьми.