Убить Скорпиона - [4]

Исподволь он наметил сообщников на время активных действий.

Очень кстати появилась эта женщина. Судьба. Случай. На другой такой случай надеяться невозможно, надо использовать этот. Неизвестным в его уравнении оставался сержант. И начинать надо именно с него, с сержанта. Он должен был стать первой струйкой в том кровавом потоке, который может вынести Скорпиона на свободу. Но сержант не раскрывался. Скорпион отмечал каждый его шаг, каждое движение и… не находил ошибок. За эту неделю Скорпион не раз уже чувствовал адское вдохновение, но вовремя останавливался и после убеждался, что правильно поступал. Преодолевая ненависть, Скорпион «зауважал» сержанта, попытался его «разговорить», но с ужасом почувствовал, что сержант ведет с ним непонятную игру, словно провоцирует его на последний шаг. Зачем? Подозревает? Ясно, все заключенные находятся под подозрением в склонности к побегу. Но тут было иное: психическая дуэль. Этот мальчик решил заработать медаль! Вот в чем дело. Каждому свое.

Но женщина. Должна же она ему нравиться? Так оно и есть. Нравится. Скорпион ждал. А сержант молчал. Белая мумия. Поговорил бы хоть с обожаемой! Старшой уводил свою пятерку в глубь штолен, предоставляя возможность сержанту, но тот в таких случаях занимал «безобидную» позицию в тени. Под землей — хорошо: даже звук выстрела не дойдет на поверхность. Если он успеет выстрелить. Лучше, конечно, если выстрела не будет. Тех двоих у выхода Скорпион возьмет голыми руками. Но сержант не раскрывался. А если отвечал на вопросы, то, чувствовалось, «ваньку валял», деревеньку из себя строил.

Не переусердствовал ли сам Скорпион с добропорядочным поведением? Заключенные должны вести себя естественно, они же слишком вежливы и трудолюбивы целую неделю. На сегодня Скорпион назначил «развлекательную» беседу. Они приходили на место всегда чуть раньше. Женщину привозил майор. Утром, в обед и вечером он курсировал с нею на личном автомобиле. Год назад, вернувшись из отпуска, майор непонятно зачем на барже, приходившей за грузом, доставил себе прихотливое удовольствие, привезя сюда этот автомобиль. Неделю покатался, забавляя любопытных сусликов, издалека следивших за его бессмысленными автопробегами и прятавшихся при его приближении. Потом майор оставил механизированные моционы, запивая по ночам семейную драму. Теперь это средство передвижения было вновь введено в действие ради прекрасной особы.

— Хотя бы отец наш родной, — так зеки за глаза именовали начальника колонии, — задержался подольше. Неохота от такого солнышка под землю заползать.

— Да. Скоро мы распрощаемся с батей. Женится — переведется из этой дыры.

— Он женат. А ты: женится…

— Тю! Так та его бросила. Поэтому батя закладывать стал. Теперь, видишь, неделю трезвый!

— Молода она больно для него. Не пойдет…

— Чего не пойдет? Зарплата у него здесь — дай боже! Трат никаких. Мужик состоятельный.

— Что ты пиликаешь! Она лет на двадцать, а то и больше, моложе его. Ей, как нашему сержанту, почитай. Сколько тебе стукнуло, сержант?

Тот не ответил, хотя слышал вопрос.

Заключенные начали спектакль по сценарию Скорпиона. Жмурясь на солнышке как коты и бережно затягиваясь «стрельнутыми» сигаретами, четверо разглагольствовали, пропустив безответное молчание сержанта несколькосекундным промедлением, не глядя на него.

— Конечно, батя для такой девочки староват в наше время. Но если заглянуть в историю на десяток тысяч лет назад, то нет ничего нового или удивительного, — и Щуплый процитировал: «Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтобы она предстояла царю и ходила за ним и лежала с ним, — будет тепло господину нашему царю. И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему, но царь не познал ее».

— А тут и познавать нечего. Тут дело, кажется, уже решено.

— Точно. Отец родной снова кольцо на пальце носит.

— Чего вы пиликаете? — вмешался угрюмый тип, гробокопатель; он получил высшую меру за осквернение могил. — Отшила она батю с первой попытки.

— Отшила? Откуда у тебя такие сведения? Уж не выкопал ли ты их там…

— Козел! — гробокопатель взъярился, почуяв намек, и стал приподниматься.

Заключенные сравнительно спокойно переносят любые клички и оскорбления, кроме безобидного слова «козел». Обычно при этом «имени» среди них возникает потасовка. Сержант знал, что стычки в таких случаях неминуемы. Но тут она не произошла. От сержанта не ускользнул взгляд Скорпиона, направленный в сторону гробокопателя.

— Слышал, как надзиратели на вахте трепались, когда я пол мыл, — сказал угрюмый, усаживаясь и успокаиваясь.

— Чего же он ее возит три раза в день?

— Сержанта боится! — Щуплый улыбался. — Надеется хоть так поднять свои шансы. Зачем позавчера батя нас на беседу вызывал? Что его интересовало? Есть ли, мол, претензии к конвою? Да когда это было, чтобы ему наши претензии знать надо? Я сразу и не врубился. Лаптем прикинулся: не понял, говорю, слово какое-то мудреное. А сам думаю: на кого же он «стук» от меня услышать хочет. Батя и выклался: как, мол, сержант ведет себя на службе? Не нарушает законность? А кто его знает, говорю, молчит как сыч. Ну а с дамой — напрямую чешет! — заигрывает, спрашивает. Я его успокоил. Чокнутый, говорю, наш начальник. Ни бум-бум! Ни слова.