Убить миротворца - [54]

— Вы знаете меня? Вы помните меня?

— Да, разумеется. Вы начальник второго артвзвода на «Бентесинко ди Майо». А теперь, наверное, старший корабельный комендор… вместо Хосе. Ваша фамилия Медынцев… Только вот имени…

— Петр.

— Виктор.

Они пожали друг другу руки и Сомов задал бессмысленный вопрос, он, собственно, и должен был задать бессмысленный вопрос, надо ведь было как-то начинать разговор…

— Ну, как там ребята?

Его собеседник не торопился отвечать. Теперь он смотрел куда-то под стол и сидел с таким лицом, как будто изо всех сил старается подобрать слова для объяснения исключительно простой вещи маленькому ребенку.

Неловкое молчание.

Или Медынцев принес неприятность? Какая могла быть неприятность?

— Вас послал Вяликов? Я больше не нужен рейдеру? Моя вакансия занята? Что вы мнетесь, говорите же, черт побери!

Комендор, наконец, решился.

— Да, командор просил меня зайти к вам, но совсем по другому делу, Виктор. Рейдеру вы не нужны, это точно. Рейдеру теперь никто не нужен, поскольку его самого больше не существует.

— Продолжайте.

— Мы смогли увеличить наш счет еще на один «приз». А потом «буйные» взялись за нас всерьез. Вяликов отбивался, маневрировал… Потом отбиваться было уже нечем, и он только уворачивался, уворачивался, уворачивался, как мог. Упрямый человек. Вытащил нас из-под самого носа у старухи с косой. То ли Бог его любит, то ли он гениален, то ли и то, и другое сразу…

— Корабль?

— То, что пришло на базу, восстановлению не подлежит. Это лом. Добрались-то чудом, против всех законов физики.

— Я понял. Сейчас, Петр, вы передадите, что велел сказать Вяликов. Только сначала несколько фамилий, хорошо?

Медынцев кивнул.

— Торрес?

— Мертва.

— Гойзенбант?

— Мертв.

— Жалко, учится должен был парень… Ампудия?

— Мертв.

— Макарычев?

— Мертв.

— Яковлев?

— Ни единой царапины.

— Слава Богу! Я знал, что хоть кто-то… должен… А Рыбаченок?

— Мертв.

— Марков?

— Мертв.

— Как же так, он ведь совсем молодой…

Комендор пожал плечами.

— Шленьский?

— Не помню. Может, и жив.

— Деев?

— Мертв.

Он назвал фамилии двух техников, новобранцев. Медынцев по поводу одного из них высказался, мол, ранен, скорее, просто ушиблен, сотрясение мозга у него и так, по мелочи, но в целом будет здоров; а второму — конец. Тогда Сомов спросил то, что вертелось у него на языке с самого начала:

— Вяликов просил зайти… Значит, он сам… с ним что-то не в порядке?

— Он превратился в груду говорящего мяса. Простите за прямоту, но это самый точный ответ на ваш вопрос.

Сомов застыл с открыты ртом. Убит и ранен мог быть любой офицер на рейдере, но только не Вяликов. Он казался Сомову, да и многим другим, неуязвимым существом, гарантированным от любых случайностей. Сообщение Медынцева потрясло Виктора. Сколько времени он провел в глубоких рейдах, а только сейчас до конца понял и прочувствовал незамысловатое правило: война может вонзить зубы в любого, никаких неуязвимых нет.

— Значит, летать уже не..?

Медынцев покачал головой, источая равнодушие:

— Если и поднимется, то нескоро. И командовать кораблем не будет уже никогда.

— Как это произошло?

— Исключительно неаппетитно.

Капитан-лейтенант разозлился:

— Что, нельзя без уверток?

У его собеседника краешек губ с правой стороны медленно пополз книзу. А взгляд оставался пустым. Ни гнева, ни досады, ни раздражения. Словно за зрачками комендора простиралась ровная, как взлетно-посадочная площадка, пустыня — до самого горизонта… знойная, равнодушная пустыня, и ни песчаные смерчики, ни миражи нимало ее не оживляли.

— Виктор… Ей-богу, вам не стоит сердиться. Я не говорю о том, что погибли и мои друзья. Не поймите меня неправильно, но сейчас я хочу избежать никому не нужных глупостей. Я оставался единственным относительно боеспособным старшим офицером в экипаже «Бентесинко ди Майо». И мне Вяликов передал командование. Это был его первый приказ, после того, как он смог членораздельно говорить. А вот второй: он вспомнил о вас, вы должны вернуться в команду. Разумеется, экипаж сейчас будет расформирован, нас разошлют по другим кораблям. Может быть, даже отправят обратно на Терру. Но сейчас формально — он сделал акцент на слове «формально» — я считаюсь вашим капитаном. Капитаном, а не старшим корабельным комендором.

— Виноват.

— В этом нет необходимости.

— Извините.

— Хорошо. Теперь я отвечу на ваш вопрос. Вяликов имел в критический момент возможность первым войти в маршевый шлюз, но пропустил вперед себя четверых. А он, как вы помните, крупный человек… Створки шлюзовых ворот отрезали ему левую руку по локоть, и вырвали два куска плоти — из бедра и выше, из бока.

— Кажется… он передал мне что-то… вроде благословения…

Медынцев ничуть не переменил выражение лица. В его пустынной бездне не утратила покоя ни единая песчинка. Звенящий жар, сезонные ветра и безначальные пути его мира подчинялись законам, чуждым здравого смысла и обыкновенных человеческих эмоций. Наверное, он навсегда остался в том бою, где непобедимый командор растерял свою удачу, многие его люди — жизнь, а биография рейдера — смысл. Медынцеву мало было того, что оставшиеся в живых выполнили свой долг и не дали врагу победить. Укрывшись пустыней от чужих голосов и взглядов, он вновь и вновь вводил в артсистему данные на поражение, все пытался найти варианты получше… Внешне он выглядел абсолютно нормальным человеком, надо полагать, десять или двадцать процентов Медынцева работали на поддержание видимости, но душа его превратилась в огарок. Все происходящее во внешнем мире, не беспокоило его; для настоящего он был тенью, да и само настоящее стало тенью для него.