Убить Ланселота - [24]

– Да уж, повезло.

Хоакин помрачнел.

Летиции в самом деле повезло. Монастырей, в которых воспитывались жертвенные девы, хватало, а вот зверей великих наличествовало всего двенадцать – по числу правителей. Короли Дюжины менялись редко. Большинство дев-монахинь доживали до старости, так и не исполнив своего предназначения.

– А знаешь, кто будет ланселотничать? – спросила фея. – Вон тот, лысоватый. Гури Гил-Ллиу.

Хоакин с интересом осмотрел бродягу:

– Который раз слышу это слово. Что значит «ланселотничать»?

– А ты не знаешь? Это старый обычай, ты мог о нем слышать в академии. Или увидеть воочию – если бы на твоей памяти короновали шарлатана.

– Когда я родился, Бизоатон Фортиссимо уже двести лет как правил. А в академии я прогуливал все, что можно.

– Значит, слушай. О первом Ланселоте ты слышал?

– Нет.

– Конечно. У вас эта легенда запрещена… Имя «Ланселот» тоже. Осталось лишь дурацкое «ланселотничать». – Феечка огляделась: не подслушивает ли кто? – Мы в Благом Дворе многое помним… Ланселот был великим воином. И он сражался с перводраконом.

– Зачем? Зверя ведь невозможно победить. Да и смысла в том нет.

– Это сейчас нет. А тогда чудовища были дикими. Люди боролись с ними, пока не поняли, что этого бремени не вынести ни вам, ни им. Ланселот едва не погиб. Зато после сражения перводракон согласился на переговоры. Двенадцать зверей великих пришли в двенадцать городов мира, и воцарился золотой век.

– Эра Чудовищ.

– Называй как хочешь. Старейшины Благого Двора говорят, что вам она пошла на пользу. Ты ведь не знаешь, что такое «война»?

– Это вроде ланселотничанья?

– Почти.

Маггара задумалась. Не хватало слов, чтобы объяснить то, что для нее было очевидно. Террокс давно уже не знал войн. Каждый из двенадцати зверей мог с легкостью раскидать любую армию. Но сама по себе сила не способна ничего гарантировать.

Важно равновесие сил.

Это равновесие и обеспечивал Ланселот. Бродяга, бунтарь и убийца никуда не делся с Террокса. Время от времени он возрождался вновь, и его имя сдерживало зверей великих не хуже клеток и цепей. Не будь Ланселота, люди давно попали бы во власть чудовищ.

Никто не знает, как связаны короли и звери великие. Но связь эта, несомненно, существует. Именно она делает правителей долгожителями. Когда умирает старый король, тот, кто приходит ему на смену, должен подчинить зверя своей воле. Иначе все его правление пойдет наперекосяк. Сделать это можно, напомнив чудовищу о том, кто способен победить его.

О Ланселоте.

– Так что все-таки означает «ланселотничать»?

– Это… э-э… мм… Слушай, Хок. А ты не хочешь попробовать сам? Поланселотничать?

Стрелок и фея переглянулись.

– Поланселотничать. Попасть во дворец вместо Гури. Встретиться с Летицией и поговорить с шарлатаном. Маггара, ты просто чудо!

– Я знаю.

…Вскоре вырисовался план действий. Истессо нашел в нем лишь один недостаток: чтобы начать действовать, предстояло дождаться сумерек.

– Ничего, – заявила фея. – Выспишься. Ты ведь не железный.

– Спать мне не хочется.

– А что тогда будешь делать? Ты же столько часов на ногах!

С этим не поспоришь. Последние сутки (не считая времени, проведенного в карете) стрелок даже не присел. Когда силы оставляли его, он щекотал в носу травинкой. Чихание заменяло сон и отдых. Но долго так продолжаться не могло: Маггара устала раз за разом объяснять Хоакину что к чему. Пора было переходить к обычной человеческой жизни.

Хоакин постучал дублоном о край тарелки. Тут же появился Кантабиле.

– Милейший, – объявил стрелок, – мне у вас нравится, я хочу заночевать в «Чушке».

– С удовольствием, сударь. Только мест нет.

– Почему?

– Праздник, сударь. Народу понаехало – что элементов на алхимическую свадьбу. Все комнаты заняты.

– Что же делать?

– Если хотите, могу постелить в конюшне. Но это вам влетит в дублончик. – Горацио сделал пальцами жест, будто солил жульен по-нищенски.

– Хорошо, – сказал Истессо, доставая деньги, – Стелите. Вот вам задаток.

Кантабиле огорчился. Впервые за долгие годы чутье подвело его. Трактирщик должен уметь на глазок определять толщину чужого кошелька, иначе грош цена его заведению – в прямом и переносном смысле.

– Постойте. – Он накрыл ладонь Истессо своею. – Не так быстро, сударь. Есть варианты.

– Ага. Значит, комната найдется?

– Нет.

– Но вы только что сказали!

– О господи! – Трактирщик закатил глаза. – Нельзя же все воспринимать так буквально. Мои слова, сударь, являются метафорой. Иносказанием, понимаете? Синекдохой, литотой. В крайнем случае гиперболой.

Хоакин не понял. Но на всякий случай уточнил:

– Так что с комнатой? Есть, нет?

– Идемте, сударь, я провожу вас. Это будет проще, чем объяснять таинства пятого измерения.

В небе разлилась вечерняя синева. Мерцали звезды, паря в потоках теплого воздуха. Ночь обещала быть беззаботной и приятной. Кантабиле постелил Хоакину на крыше. Точнее, в звездочетской башенке под открытым небом.

– Что вам эти продымленные комнаты? – рассуждал он. – Уродливый оскал урбанизации. Пора, пора быть ближе к природе.

Хоакин, сотню лет проведший в близости к природе, смолчал. На крыше ему понравилось. У горизонта дрожат переливчатые огни магического сияния – Авроры Колоратуро; фонари отражались в черной воде каналов. Где-то пели гондольеры, и вода плескала под веслами гондол.