Убить королеву - [29]

Я решаю, что можно попробовать завязать дружбу с одним из моих подозреваемых. Познакомиться с кем-то — заставить его себе доверять — первый шаг к тому, чтобы он стал с тобой откровенен. А чем ближе я кого-то знаю, тем проще мне почувствовать, что мне лгут.

Я обдумываю варианты. Томас Алар, представляющий Оливию. Он светловолос, голубоглаз и высок, но не слишком хорош собой. Руки и ноги у него худые и костистые, а когда он говорит, кадык пляшет на шее. Он ведет себя тихо, как и остальные новички, но я хорошо помню его на прослушивании. Он напялил платье, хотя этого не требовалось, и говорил фальцетом. Шекспир очень смеялся. Еще он сказал, что ему восемнадцать, а у него уже борода растет, как у двадцатилетнего. Помню, как он стрелял глазами на галерку. Штаны на нем коротковатые, куртка тесна, а вот туфли новые, кожаные, блестящие и чистые. Слишком много противоречий.

Аарон Бартон, Мария. Низенький, коренастый, семнадцатилетний — ему я верю насчет возраста. Рыжий, весь в веснушках, говорит с еле заметным шотландским акцентом, не выговаривает «г». Он из «Детей часовни». Поступил в хор три года назад, через год ушел, а прошлой зимой вернулся. Сразу после казни Эссекса — случайно или нет? Мастер «Детей часовни» сказал Шекспиру, что Бартон не назвал причины своего ухода и причины возвращения и не рассказывает, чем занимался. Такие провалы в биографии и попытки что-то скрыть всегда подозрительны.

Грей Харгроув, один из потерпевших кораблекрушение близнецов. Высокий, долговязый, темноволосый, он утверждает, что ему семнадцать, а выглядит на пятнадцать. Держится тихо, но если уж говорит, то говорит хорошо. Утверждает, что состоял в странствующей труппе в Ноттингеме, выступал в трактирах и гильдиях, а в прошлом году переехал в Лондон, чтобы поступить в «Глобус» или «Фортуну». Видимых недостатков в его выступлении не было, но мне все равно не понравилось: он читал из «Королевы фей» Эдмунда Спенсера, довольно вычурные стихи для бродяги. А еще глаза у него бегали, и держался он неестественно. Странно для опытного актера.

Кристофер Альбан, Кит, который играет Виолу. Мальчик с очаровательным голосом и необычной прической, который читал стихи Марло и утверждал, что у него нет вовсе никакого опыта, что он простой конюх из Плимута. Его голос настолько понравился хозяину дома, что тот дал парню лошадь и денег на дорогу и отправил в Лондон, поступать в театр.

Это, скорее всего, ложь. Кит — отличный актер, быстро учится, всегда приходит вовремя и всегда готов к репетиции. Какие бы изменения ни вносил Шекспир в его реплики, к утру он всегда их выучивает и зачастую подает по-новому. В сценах, где он играет вместе со «Слугами лорда-камергера», он делает все по-своему, но им не в чем его укорить. Его поведение безупречно, и он быстро становится всеобщим любимчиком. В том-то и беда. Конюх не может быть любимчиком — ни в театре, ни среди этих людей. Конюх не может прочесть эти строки и понять, как именно их нужно произносить, что в них заложено. Я хочу узнать, в чем дело.

Актеры расходятся. Я иду за ними, поглядывая на Алара, Бартона и Альбана на деревянной лестнице, ведущей к задней двери. Бёрбедж с дружками уже ушли, так что новички оживляются, болтают, порой даже смеются. Снаружи быстро темнеет, небо на западе рыжеет и розовеет. Но скоро вся эта красота обернется уродством, распахнут двери бордели и пивные, и люди, у которых слишком много денег и времени, заявятся в них в поисках карт, выпивки и женщин.

Туда-то и направляется половина актеров, в том числе Алар и Бартон. Харгроув и другие сворачивают в Роуз-алей, улочку за «Розой» и «Глобусом». Они идут на север, в Бэнксайд, чтобы перейти на другую сторону Темзы и попасть домой. Я почти решаю пойти за Аларом и Бартоном, чтобы проследить за обоими разом, но почему-то смотрю на Кита. Он замирает посреди улицы, стоит в толпе, ожидая, пока остальные, не замечая, что он отстал, отойдут подальше.

Он поворачивает на юг, к «Розе». Там ничего нет, только театр, а за ним поля да пастбища. Этого уже хватило бы, чтобы я позабыл об Аларе, но тут Кит украдкой оглядывается через плечо, и я решаюсь. Жду, пока он отойдет на двадцать футов, и следую за ним.

«Розу» закрыли с год тому назад. Марло служил там главным драматургом, как Шекспир в «Глобусе». Когда он ставил там по шесть пьес в неделю, я бывал в «Розе» так часто, что и не сосчитаю теперь. Я хорошо помню и стены из обточенных бревен, и соломенную крышу, под которой птиц нынче больше, чем когда-то публики, и розовый сад, в честь которого театр получил имя. Теперь он заброшен, но розы не засохли, а разрослись, спутанные ветки щетинятся шипами и гнутся под тяжестью цветов.

Кит пробирается к заднему входу «Розы». Я понимаю, что парень уже бывал здесь раньше, очень уж уверенно он движется в сумерках; знает, что дверь заедает, знает, как ее нужно дернуть, а потом толкнуть, чтобы слетела защелка. Он заходит внутрь и прикрывает за собой дверь. Я жду несколько мгновений и следую за ним. На полпути к дверям я слышу высокий, сильный звенящий голос, взлетающий к стропилам театра, разносящийся в напоенном ароматами воздухе.