Убить королеву - [11]

— Ты бы предпочел казнить всех до единого, — хмурится министр.

— Хватит! — обрывает его королева. — Тобиас, говори.

— В ночь восстания вы публично обвинили Эссекса в предательстве. Почти все его люди после этого исчезли, не говоря уж о тех, кто поддерживал его, но так и не проявил себя. Бунт захлебнулся, но это не значит, что заговор исчез. — Я киваю на вчерашнее письмо, которое уже оказалось в бледной ладони королевы. — Мне так не кажется.

— У нас есть их имена, — подает голос один из министров. — Мы можем взять их под стражу, допросить…

— Чтобы они узнали о нашем плане, — заканчивает королева. — Можно еще отправить им письменное предложение покинуть страну. Нет уж, на этот раз мы будем действовать тихо и осторожно. Даже не станем впутывать в это своих людей. Кроме Тобиаса, разумеется. Нам нужно новое лицо. Кто-то новый. Никому не известный. Кто-то, кто сможет легко проскользнуть в этот клубок и остаться незамеченным.

Если бы я к этому не готовился — а я понял, что речь не об обычном деле, как только узнал о присутствии королевы, — то удивился бы. Но я все же должен сыграть свою роль.

— Я, ваше величество?

— Ты доказал свою верность и свои способности. — Ее гнилозубая улыбка великодушна. — Найди участников заговора и получишь награду. Щедрую. Десятикратное жалованье и дополнительную надбавку после казни предателей. Если ты справишься, Тобиас, то станешь богатым человеком. Будешь делать то, что захочешь. — Она взмахивает рукой и улыбается, как опытная кокетка. — Даже если я тебя потеряю.

Я думаю о том, что смогу сделать с такими деньгами. Вспоминаю, чем хотел заниматься, пока не запутался в этой бесконечной паутине заговоров и предательств. Я состою на королевской службе шесть лет, и четыре из них ищу способ сбежать. Освободиться от лжи другим и себе, от отчуждения, от невозможности рассказать правду о том, кто я на самом деле и чем занимаюсь. А теперь она предлагает мне свободу, как будто знает, что только этого я и хочу.

Но я, разумеется, ничему не верю и поэтому отвечаю:

— Служба вашему величеству — единственная желанная награда.

Глава 5 Катерина Где-то между Сейнт-Мауганом и Ганнислейком, Англия 3 ноября 1601 года

Мы с Йори находим захудалую ночлежку в Ганнислейке. Это наша первая остановка на восьмидневном пути до Лондона. Дорога сюда вышла непростой, но однообразной. Непростой из-за холода, темноты и дождя, из-за того, что я в жизни не выезжала из Корнуолла, а кроме того, мы ехали так быстро, как будто за нами гонится дьявол. Однообразной — потому, что за четыре часа нас не ограбили и не догнали, а сами мы не заблудились. Может, люди Гренвиля поймали коня, которого выпустил Йори, а может, и нет. Может, они догадались, что мы пустили их по ложному следу и отправились отнюдь не в Плимут. Так или иначе, не думаю, что они будут искать нас в Лондоне.

После нескольких часов рваного сна, за которым последовал скудный завтрак, я сижу за столом в нашей комнатке, а Йори, сидя напротив, выжидательно смотрит на меня. Между нами лежит пачка отцовских писем, которые я увезла из Ланхерна.

— Именно поэтому я решила поехать в Лондон. — Я развязываю черную ленточку. — То, что я о них расскажу, может стоить тебе жизни, если об этом кто-нибудь узнает. Или мне. Ты уверен, что хочешь это услышать?

Я ожидаю услышать скрип старого стула по полу, «Аве Марию» и прощание. Вместо этого Йори наклоняется вперед. Темные глаза сверкают в тусклом свете.

— Расскажите.

— Отец не догадывался, что мне о них известно. Я бы ничего не узнала, не заметь я гонцов. Двое приехало в один месяц, четверо — в следующий. Это само по себе достаточно необычно. В Ланхерн никогда не приезжали так часто. — Я помню, как смотрела на них, парней моего возраста и чуть постарше. Гонцы слезали со взмыленных лошадей, одетые в роскошную, но пострадавшую в пути одежду. Видно было, что они прибыли издалека. Поначалу я думала, что они возят послания от королевы, которые касаются денежных дел — порой их доставляли с церемониями. Только отец никогда не забирал свои письма сам, для этого у него был лакей. А этих гонцов он встречал у двери, как будто ожидал их. Тогда у меня зародилось первое подозрение.

Потом я заметила, что он не предлагал никому из гонцов остаться, хоть это и принято в Корнуолле — Сейнт-Мауган расположен слишком далеко от остальной Англии. И, наконец, прочитывались эти письма тоже не самым обычным образом. Отец не просматривал их на ходу, кивая по ходу чтения или бормоча что-то. Он зажигал свечи, садился за стол, брал перо и несколько листов пергамента и трудился чуть ли не целый час, как будто пытался разобрать особенно сложный латинский пассаж. Я пряталась в тени в библиотеке и следила за ним, делая вид, что читаю книгу. Я видела, как отец бродит по дому с пергаментом в руках, ища, куда бы спрятать очередное послание. И стоило ему уйти в свою комнату, как я сразу же доставала письма и целую ночь читала их в трепещущем свете свечей.

— Отец был в чем-то замешан, — говорю я. — В каком-то заговоре. В нем участвовали еще восемь католиков из Лондона. Заговор касается королевы. — Я произношу это шепотом. Мало ли кто может услышать нас. Тайны разносятся быстро. Потом я расправляю первый лист пергамента и кладу его на стол.