Убить Генри Киссинджера! - [5]

Малко есть не хотелось, и хотя холодные закуски были великолепными, непонятная тревога давила на сердце. Ужасала мысль, что он теряет драгоценное время на дурацком банкете. Более того, новогодняя вечеринка отнюдь не являлась идеальным местом встречи с начальником отделения ЦРУ в Кувейте.

Вдруг ни с того ни с сего все лампы погасли, там и сям раздались игривые смешки, несколько секунд длилась абсолютная темнота, потом луч прожектора осветил эстраду, на которой находился оркестр. «Зал как раз созрел для танца живота», – подумал Малко и тут же увидел выхваченный прожектором скульптурный портрет зеленой ящерицы. На эстраде стояла красивая негритянка, обтянутая платьем в зеленых чешуйчатых блестках. Длиннейший разрез до пределов приличия открывал замечательно стройные ноги. Сидящая позади Малко жирная ливанка яростно заскрипела зубами, а ее муж хватанул чуть не четверть содержимого чайника. Негритянка начала петь: «Killing me...» Закрой глаза, и впрямь представится Роберта Флэк. Теплый, льющийся голос перекрыл скрип зубов. Чешуйки мерцали в ярком свете, мерцали черные дразнящие длинные ноги.

Махмуд Рамах наклонился к Малко:

– Она прекрасна, не правда ли?

Возразить нелегко. Негритянка закончила песню под гром аплодисментов. Малко незаметно глянул на часы: без трех минут полночь. Радостные крики слышались теперь отовсюду. Певица поклонилась последний раз, сошла со сцены и растворилась в толпе. Тут же Малко увидел ее возле их столика. Свет потух, кто-то провозгласил по-английски:

– С Новым годом, с новым счастьем!

Люди обнимались в темноте, норовя ошибиться соседками. Когда свет зажегся снова, рядом с Малко стояла и пристально на него глядела прекрасная негритянка.

– С Новым годом! – мелодичным голосом произнесла она, грациозно присела на соседний стул, приблизила для поцелуя лицо и шепнула Малко на ухо: – Это со мной у вас назначено свидание.

И тут же повернулась к Махмуду. Их поцелуй был гораздо длительней. Длинная тонкая рука молодого кувейтца нашла разрез и легонько его раздвинула. Позади смущенный ливанец опрокинул кофейник. Чудесный запах коньяка «Гастон де Лагранж» распространился по залу. Уже на пределе дыхания негритянка и кувейтец наконец отделились друг от друга. Последний повернулся к Малко:

– Представляю вам Элеонору Рикор, вице-консула Соединенных Штатов в Кувейте.

Малко не в силах был скрыть удивленную улыбку. Дипломатический корпус принимал неожиданные формы.

– Вы всегда поете одна, – спросил он, – или иногда дуэтом с нашим послом?

Элеонора Рикор расхохоталась:

– Пение – это мое хобби, но я никогда не пою для публики. Сегодняшний вечер – исключение. Ради Нового года.

– Здесь мне не очень нравится, – заметил Махмуд. – Лучше пойдем ко мне.

Малко не возражал. Кувейтец величественным жестом подозвал официанта. Тот немедленно подскочил и сразу перелил содержимое чайника и кофейника снова в бутылки. Повсеместно в зале производились подобные операции.

– У вас есть машина? – спросила Элеонора у Малко.

– С шофером, – уточнил он.

То и другое предоставлялось «Шератоном».

– Дом находится на авеню Истикаль, номер 132, как раз напротив здания с огромной телевизионной антенной. Там живет какой-то полоумный иранец... А может, шпион, я не знаю.

Махмуд спрятал бутылки под дишдашу, и они вышли. Оставив уходивших рука об руку Элеонору и Махмуда, Малко пересек пустынный вестибюль «Шератона» и растолкал шофера, который спал в голубом «шевроле». Ночь была свежая, почти холодная. Назвав адрес, Малко, смущенный, откинулся на подушки. Смокинг все еще был осыпан конфетти, в ушах раздавался жизнерадостный шум новогодней встречи, а на губах ощущался вкус жадных уст прелестного вице-консула. Впрочем, ЦРУ послало ее в Кувейт не для прожигания жизни.

* * *

Надо было быть немым, слепым и глухим, чтобы не заметить этой чудовищной антенны размером чуть ли не в треть Эйфелевой башни. Если иранец был шпионом, то скромность не являлась одним из главных его достоинств. Авеню Истикаль походило на Парк-авеню своими небоскребами. Десятка два посольств расположились здесь на расстоянии пяти километров. Выезжая из «Шератона», Малко не увидел ни одного пешехода. То была поистине арабская Калифорния. Вылезая из «шевроле», он заметил в открытых дверях стройный силуэт Элеоноры.

– Заходите, – пригласила она.

Огромная комната была застелена дорогими коврами, забита мягкими пуфами и подушечками. В глубине находился небольшой бар, где распоряжался Махмуд.

Негритянка смущенно улыбнулась:

– Мне надо переодеться... Эти блестки такие колючие!..

Повернувшись спиной к Малко, она дернула за молнию, чешуйчатое платье скользнуло к ее ногам, и женщина предстала перед Малко в микроскопических кружевных трусиках. Махмуд едва не подавился ледяным кубиком для виски, но очень скоро на ней уже была кожаная юбка и обтягивающий белый свитер. Тело спортсменки, высокая небольшая грудь... Элеонора растянулась на подушках. Малко присел рядом, Махмуд поставил пластинку с заунывной арабской музыкой и продолжал возиться в баре.

– Я очень довольна, что вы сюда приехали, – серьезно сказала негритянка. Ее лицо вдруг стало озабоченным и даже грустным.