Убить босса! - [52]

Вернувшись, учитель Эдвардс за неимением в классе плаката с гербом Нью-Йорка, принялся рисовать его мелом на доске. После четвертого по счету похода в подсобку у него получился какой-то кошмарный рисунок – печать сатаны, который он нашел неудовлетворительным, стер его и вновь удалился, а минут через десять принес свернутый в трубку плакат.

– Я нашел его в кабинете директора этой долбанной школы, – объяснил совсем расклеившийся Эдвардс, из чего следовало, что в том кабинете он разыскал не только наглядное пособие.

Мартынов посмотрел на доску и увидел:

– Вот этот белый индейский орел, гансы, это символ штата Нью-Йорк, – сказал седобородый негр Эдвардс. – Мореплаватель («мореплаватель» вышло у него очень плохо, даже несмотря на то, что произнести по-английски seeman не так уж трудно) с навигационными приборами представляет собой сеттльмент… европейский квартал, словом… Бобр – символ датской Восточной Индийской Компании – первого поселения в Нью-Йорке… Смотреть на ваши рожи не могу, гансы… А вот эти прилады: мельница, бочка и цветок – они представляют собой раннее развитие индустрии. Такие дела.

– А что это за педик с ушами, как у кролика? – спросил Мартынов, которого зацепило пренебрежительное отношение негра к ним, европейцам. – Эмблема Playboy?

Выражение «потемнел от гнева» к афроамериканцу Эдвардсу вряд ли подходило, однако вопль его был слышен не только на первом этаже школы, но и, наверное, на краю школьного футбольного поля:

– Индеец на гербе свидетельствует, что коренные американцы уже жили здесь, ганс!

– Сам ты ганс, сука черножопая! – взорвался Мартынов. – Стоишь тут, блядь, рассказываешь мне про свою историческую родину!.. О какой родине ты мне басни плетешь, бухарик?! Аляску мы вам продали, бобр датский! Манхэттен – голландский мореплаватель, то есть – европеец! И сам ты, обезьяна, из Конго или Судана! Твоих предков сюда привезли, как коров, в трюме!.. У вас у всех здесь ни родины, ни флага, ни герба, вы – дичь транзитная и, если бы не мы, вы давно бы уже съели друг друга! И ты меня будешь Гансом называть, ты, который чудом спасся от линча в шестидесятые?! Тебе не в школе преподавать, а обувь прохожим чистить в Центральном парке!

Прибывшая охрана скрутила Мартынова, после чего он едва не повторил ошибку молодости, когда угодил за решетку прямо со школьной скамьи. Правда, теперь вменялась ему не карманная кража, а было предъявлено обвинение в рамках программы NO TO RASISM. Выручил Флеммер, договорившись и с окружным прокурором, и с судьей, и с Эдвардсом.

– Эндрю, – сказал он Мартынову, выводя его из кутузки, – ещё сто лет назад мы стреляли из лука, но это не повод говорить негру, что он негр. И потом, ты не прав, мой русский друг Американцы для мира сделали не так уж мало. Скажи-ка, разве не Уатт изобрел первую паровую машину?

– Нет, конечно. Её сделал русский механик Ползунов за несколько лет до Уатта.

– Да что вы говорите? – деланно изумился Флеммер. – Выходит, и синтетический каучук – дело рук не Эдисона?

– Разумеется, – усмехнулся Мартынов. – Кто, кроме русского ученого, мог открыть способ получения искусственного каучука из спирта, выгоняемого из картофеля? Лебедев – фамилия гения!

– Ага, и бензиновый двигатель не Отто сконструировал?

– Этот двигатель был построен русским моряком Костовичем.

– А рентген?!

– Иван Грозный, – напомнил Мартынов, погрозив Флеммеру пальцем. – Он ещё в середине шестнадцатого века говаривал своим опричникам: «Я вас всех в задницу имею и насквозь вижу!». Так что опоздал Рентген со своим аппаратом, опоздал…

Флеммер расхохотался, а Мартынов, доверительно склонившись к плечу невысокого зятя Малкольма, прошептал:

– Да, кстати, Рой… Уатт-то – англичанин, а Отто и Рентген – немцы. Гансы, так сказать…

Оба рассмеялись и направились в ресторан пить виски и есть крабов.

Все это вспомнил Мартынов, увидев на стене между флагом и гербом Нью-Йорка, города, который Малкольм считал родным домом даже здесь, в Вегасе, лук и колчан, полный стрел.

Глава 22 ОПЯТЬ ИНДЕЙЦЫ?

Когда детектив Чески и МакКуин прибыли на улицу Апачей, они тут же поняли, что не ошиблись в своих предположениях относительно возможного пребывания здесь Мартенсона.

Ещё за пятьсот ярдов до дома Чески увидел столб черного дыма, поднимающийся и расползающийся над Вегасом, как дождевая туча. Велев таксисту остановиться, Чески выбрался из машины и первое, что вырвалось из его уст, было:

– Fuck…

К дому было не подойти. Несмотря на то, что за распахнутыми настежь коваными воротами простирался невероятных размеров двор, включающий в себя зеленый газон, похожий на поле для гольфа, яблоневый сад и множество покрытых плиткой дорожек, оказаться внутри этого рая не представлялось возможным. Несмотря на густую невадскую ночь, во дворе мерцали, казалось, мириады мелькающих проблесковых маячков. Здесь были около десятка пожарных машин, несколько «Фордов» полиции Лас-Вегаса и три огромных микроавтобуса с надписью AMBULANCE на капоте. По двору носились люди в форме колов, брандмейстеров и врачей.

Пожарные лили воду и пену, копы ковырялись в земле и что-то записывали, медики грузили носилки с телами в свой транспорт.