Убиенный поэт - [15]
Лежа в склепе, чародей размышлял о рыбах и крылатых существах. На прогалине под солнцем разлагались останки первых мертвецов, тех, что были крылатыми. На теплом могильном камне, покрытом дарами, тосковала Озерная дева. Уже давным-давно не слыхала она голос Мерлина. И, оставшись в одиночестве, с грустью вспоминала те времена, когда она, неутомимая плясунья, чаровала чародея, те времена, когда она обманывала свою любовь. Озерная дева мечтала о своем подводном дворце, наполненном легким мерцанием драгоценных гемм.
В лесу появились шестеро. Это были те, что не ведают смерти.
Енох
Если бы мое тело умерло, я бы и весь умер. Я никогда не умирал, хотя и вернусь умереть, и мне удивительно, что ты познал смерть до смерти.
Чародей
Ты явился на свет раньше меня, допотопный чародей, намного раньше меня. С тех пор все изменилось. Почему же ты не хочешь знать о том, что прошло, — потому ли, что жил всегда?
Енох
Эпилептик, не заставляй меня ни в чем сознаваться. Не задавай вопросов. Спаситель нам обещан во времени. Ведь мы все уверены, что он вернется, не так ли?
Чародей
Почему ты спрашиваешь? Ты же меня хорошо знаешь. Да и кто, патриарх, у нас не спаситель? А может, ты и сам будешь истинным спасителем, когда вернешься умирать? Что до меня, то я был крещен.
Енох
Увы, я не могу сказать того же. В мое время воде не придавали особого значения.
Чародей
Не выводи меня из себя, блаженный и лукавый старик! Оставь меня в покое...
Енох
...До тех пор, пока твои рассыпавшиеся кости не восстанут вновь!
Илия
Эй, ясновидец, что ты обо мне думаешь?
Чародей
Гермафродит! Несправедливо, что ты бессмертен.
Илия
Виршеплет! Не волнуйся, я умру, как все гермафродиты. Тебя же не воскресят и пятнадцать знамений Страшного суда.
Чародей
Ты плохой прорицатель.
Илия
Человек! Клянусь, ты слишком уповаешь на гниение.
Чародей
Ошибаешься! Я предпочел бы, чтоб меня сожгли, и было бы совсем хорошо, если бы сожгли и тебя.
Илия
Я не труп, а прославленный пророк.
Чародей
Ты всего лишь гермафродит.
Эмпедокл
Замогильный философ, почему ты мертв и почему все знают, что ты мертв?
Чародей
Я мертв от любви.
Эмпедокл
Ты все знаешь.
Аполлоний Тианский
Ответишь ли ты мне лучше гимнософистов?
Чародей
О девственный философ, ты можешь воздерживаться от бобов, провозглашать переселение душ, ходить в белых одеждах, но здесь, на Западе, не сомневайся в смерти. Ты знаешь, что на острове Родосе, в городе Линде, сохраняют и боготворят твою могилу. Ты еще не напутешествовался.
Исаак Лакедем
А я — хорошо ли я попутешествовал, покинув Иерусалим?
Чародей
О богатый путешественник, я не обрезан и крещен, а все же и я был в Иерусалиме, правда, иным, не крестным путем я туда пришел, и я был в Риме, правда, иными дорогами, не теми, что туда ведут. Ты много знаешь, но не можешь научить, ты много видишь, но не можешь запечатлеть...
Исаак Лакедем
Прощай!
Чародей
Поторопись! Я знаю все, что мне подобно.
Симон Волхв
Ты понимаешь толк в крыльях?
Чародей
Недавно первыми в лесу умерли крылатые существа.
Симон Волхв
Из-за своих крыльев?
Чародей
Возможно.
Симон Волхв
Как ты собираешься умереть, если ни на что не можешь ответить определенно? Я тебе сделаю
хороший подарок, но сначала ответь по правде, потому что ты все знаешь.
Чародей
Только то, что мне подобно. Ты хочешь подарить мне хлеб?
Симон Волхв
Хлеб? Какой же хлеб ты хочешь? Мацу?
Чародей
Настоящий хлеб, из теста! Можешь мне его дать?
Симон Волхв
Попроси лучше чуда.
Чародей
Твои чудеса бесполезны.
Симон Волхв
А крылья?
Эмпедокл
Лучше расскажи о самоубийстве, ведь ты живой лежишь в могиле.
Чародей
Созревший плод падает, а не ждет, когда его сорвет садовник. То же и человек, плод, что зреет на Древе Света. Вас, еще не познавших смерть, шестеро в лесу, — как пять пальцев, сжимающих один кинжал. Что же вы не сжимаетесь, не складываетесь? О пальцы, которые могли бы разрывать, о кулак, который мог бы закалывать кинжалом, о рука, которая могла бы бить, указывать, копаться в гнили! Допотопный! Гермафродит! Вечный жид! Неистовый! Колдун! Девственник! Вы же не мертвецы, вас шестеро, как пять пальцев, сжимающих один кинжал. Что же вы не действуете, как рука, колющая кинжалом? Увы! Уже давным-давно вы перестали быть бессмертными!
Аполлоний Тианский
Тишина есть бессмертие.
Чародей
Помолчи, тихоня!
Пели птицы, и в разгар дня Озерная дева скучала, сидя на теплом могильном камне, покрытом дарами. Над поляной кружилась стрекоза, то и дело она возвращалась к могиле чародея, и Озерная дева развлекалась, следя за ее полетом. Стрекоза еще не освободилась от кокона, пустой, он парил следом за ней, и вскоре Озерная дева стала отличать ее от других.
Озерная дева
Что ж, барышня, ты скрасила мое одиночество, небось это из-за тебя, когда идут грибные дожди, говорят, что дьявол колотит свою женушку? Может, и у дьявола есть предрассудки, а у его жены нет никакой щепетильности? О стрекоза, всей твоей любви — крохотная щепоть, а все-таки она есть и у барышни, и у дьяволицы. Сам дьявол порой становится таким маленьким, что и он весит не более такой щепотки — щепотки твоей любви, стрекоза; и тогда он ездит на тебе верхом, этот маленький дьявол. Я не дьяволица, я даже не волшебница, я, может быть, всего лишь одно-единственное заклинание, но, подобно тебе, подобно дьяволице, отвергла любовь человека и обманула любовь чародея. Да, я как ты и как дьяволица; на мой взгляд, дьявол, чародей да и вообще все мужчины слишком стары. Никакой мужчина не может нас любить, потому что мы из другой эпохи, мы из прошлого или даже из будущего. Мужчины принимают нас за призраков — а что делать с призраками? Можно просить их о пророчестве, можно их бояться, можно попытаться ими овладеть... Увы, как овладеть призраком? Было всего шестеро тех, кто не бегал за призраками. Вот в чем дело: из-за отсутствия чувства меры мы и оказались без любви, без дружбы. В конце концов, это утомительно — быть существами, которых считают призраками, в лучшем случае способными на пророчество. Роды — вот наше лучшее пророчество, самое точное и самое наше. Мужчины это знают. Величайшая ошибка дьявола, чародея и вообще всех мужчин — считать нас призраками и обращаться с нами, как с призраками; мы просто-напросто далеки от них, далеко впереди или далеко позади, но мужчина всегда остается в центре: мы, как круг, его обступаем. Нельзя овладеть весной, можно жить в ней, в самом ее центре, и нельзя прекрасную цветущую весну называть призраком. Мужчина должен жить нами — как живут весной. Весна у него не всегда, но мы-то всегда здесь, — заклинание, дьяволица или стрекоза. А он не желает жить нами, он пытается нас уловить, полагая, что это и значит любить друг друга.
В книгу французского поэта Гийома Аполлинера (1880 — 1918), выдающегося представителя европейской культуры XX века, входят переводы, дающие многогранный образ его лирического наследия.Поэт, прозаик, драматург, литературный критик и теоретик искусства — именно в лирике Аполлинер подвел итог традиционной поэзии и в то же время проявил себя как новатор и экспериментатор.
В книгу французского поэта Гийома Аполлинера (1880 — 1918), выдающегося представителя европейской культуры XX века, входят переводы, дающие многогранный образ его лирического наследия. Полностью, вместе с примечаниями автора, публикуется первый поэтический сборник Аполлинера «Бестиарий, или Кортеж Орфея» (1911).Поэт, прозаик, драматург, литературный критик и теоретик искусства — именно в лирике Аполлинер подвел итог традиционной поэзии и в то же время проявил себя как новатор и экспериментатор.
Гийом Аполлинер (1890–1918) — не только великий французский поэт, но и блестящий прозаик, автор книг «Гниющий чародей», «Ересиарх и К°», «Конец Вавилона» и др., а также многих рассказов, «сказок» и историй, сохранившихся в рукописях или разбросанных по журналам. Сам Аполлинер неизменно подчеркивал, что считает для себя прозу не менее значимой, чем поэзия. Роман «Конец Вавилона», впервые переведенный на русский язык, рисует картины последних событий эпохи исторического Вавилона, показанных через судьбы персонажей, заимствованных автором из окружающей его действительности.
Гийом Аполлинер (1880–1918) — одно из самых значительных имен в истории европейской литературы Завершив классический период французской поэзии, он открыл горизонты «нового лирического сознания». Его поэтический «Бестиарий» (1911), книги «Алкоголи» (1913) и «Каллиграммы» (1918) во многом определили пути дальнейшего развития и бытования поэзии. Впервые выходящее в России трехтомное Собрание сочинений Аполлинера выносит на суд читателя блестящие образцы его лирики.В первый том Собрания сочинений вошли поэтические сборники автора, притча «Гниющий чародей» (1909), представлен театр Аполлинера его знаменитой пьесой «Груди Тиресия» (1917), в предисловии к которой впервые появилось слово «сюрреализм», подхваченное ближайшими последователями поэта.
Гийом Аполлинер (1880–1918) — одно из самых значительных имен в истории европейской литературы. Завершив классический период французской поэзии, он открыл горизонты «нового лирического сознания». Блестящий прозаик, теоретик искусства, историк литературы, критик, журналист, драматург — каждая область его творчества стала достоянием культуры XX века.Впервые выходящее трехтомное Собрание сочинений Аполлинера представляет на суд читателя не только избранную лирику Гийома Аполлинера, но прежде всего полный перевод его прозаических сборников «Ересиарх и Кº» (1910) и «Убиенный поэт» (1916) — книг, в которых Аполлинер выступает предвестником главных жанров европейской прозы нашего времени.
Мы живем в тревожное время. Мир встретился лицом к лицу с абсолютно новыми проблемами, неведомыми ранее человечеству: в первую очередь — это угроза экологической катастрофы.Но остались и все прежние проблемы: терроризм, коррупция, гангстеризм, проституция, торговля наркотиками, преступления среди молодежи.Мы, МАДПР, — детективные писатели мира и авторы политических романов, объединяющие Восток, Запад и третий мир, представителей разных идеологий, убеждений и религий, мы, которые выпускаем каждую пятую книгу в мире, предлагаем всем Академиям наук — в первую очередь психологам и социологам — организовать совместную конференцию и обсудить трагическую ситуацию с растущей преступностью.Мы, Исполком МАДПР, предлагаем всем газетам, журналам, радио, ТВ, кино и театрам свои консультации и содействие в нашей общей работе — сделать все возможное, чтобы остановить рост преступности в мире.
Эта книга — уникальная антология фольклора евреев Восточной Европы. Основой для нее послужило собрание Ефима Райзе, который посвятил более полувека исследованию письменных источников, а главное — записи устных преданий и легенд, еще бытовавших среди тех, для кого идиш был родным языком. Огромный пласт фольклора на этом уходящем в историю языке дошел до нас только в записях Райзе и, соответственно, доступен только из этого сборника, который уже переведен на несколько европейских языков. Собрание Райзе было систематизировано и подготовлено к печати специалистом по восточноевропейскому еврейскому фольклору Валерием Дымшицем.
Слушайте, дети: сейчас начнется сказка про Щелкуна и Мышиного Царя. Сказку эту написал по-немецки знаменитый немецкий писатель Гофман, а я вам ее перескажу по-русски. К сказке этой есть даже особая музыка; сочинил ее для Фортепиано немецкий композитор Рейнеке. Если папа с мамой захотят, они купят вам всю эту музыку в две или в четыре руки, целую большую тетрадь. Теперь садитесь и сидите смирно. Начинается сказка…
антологияПовести и рассказы о событиях революции и гражданской войны.Иллюстрация на обложке и внутренние иллюстрации С. Соколова.Содержание:Алексей ТолстойАлексей Толстой. Голубые города (рассказ, иллюстрации С.А. Соколова), стр. 4-45Алексей Толстой. Гадюка (рассказ), стр. 46-83Алексей Толстой. Похождения Невзорова, или Ибикус (роман), стр. 84-212Артём ВесёлыйАртём Весёлый. Реки огненные (повесть, иллюстрации С.А. Соколова), стр. 214-253Артём Весёлый. Седая песня (рассказ), стр. 254-272Виктор КинВиктор Кин. По ту сторону (роман, иллюстрации С.А.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Свирель» — лирический рассказ Георгия Ивановича Чулкова (1879–1939), поэта, прозаика, публициста эпохи Серебряного века русской литературы. Его активная деятельность пришлась на годы расцвета символизма — поэтического направления, построенного на иносказаниях. Чулков был известной персоной в кругах символистов, имел близкое знакомство с А.С.Блоком. Плод его философской мысли — теория «мистического анархизма» о внутренней свободе личности от любых форм контроля. Гимназисту Косте уже тринадцать. Он оказывается на раздорожье между детством и юностью, но главное — ощущает в себе непреодолимые мужские чувства.
Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.