Убежище - [15]

Эвелин уселась удобнее на мягком диване, затем медленно отпила вина.

— Все хорошо, не тревожься, — с несколько принужденной улыбкой сказала она и уставилась в бокал. — Ничего особенного.

— В самом деле?

Эвелин помедлила.

— Просто… Понимаешь, сегодня я встретила одного человека. Мы не виделись с ним очень давно — лет пятнадцать, а то и больше.

Миа многозначительно улыбнулась:

— Понимаю.

— Да нет, поверь мне, ничего подобного, — возразила Эвелин, поняв ее намек. — Это всего лишь один из иракских рабочих, который помогал нам во время раскопок. Дело было в Ираке, еще до прихода Саддама. Сегодня мы с Рамезом ездили в одно местечко… Кстати, ты его, кажется, знаешь, да?

— По-моему, знаю, — кивнула Миа. — Такой невысокий парнишка, правильно?

Рамез был единственный из коллег Эвелин, с которым Миа успела познакомиться. Она находилась в Бейруте всего три недели, прилетев первым же рейсом и приземлившись на аэродроме, вновь открытом после того, как в самом начале войны его разрушили израильские бомбардировщики.

Ее столкновение с эксцентричной жизнью послевоенного Бейрута произошло весьма стремительно. Не успев коснуться земли, массивный аэробус дернулся и сильно затормозил, затем резко свернул в сторону, открыв вид на бульдозер и грузовик, беззаботно выгружающий жидкий бетон в огромную воронку от бомбы прямо посередине взлетной полосы. Миа до сих пор словно видела, как рабочие небрежно помахали ей и остальным пассажирам, в ужасе прильнувшим к иллюминаторам.

Но хотя не все следы бомбежки устранили, Бейрут уже открылся для бизнеса. И наконец-то, правда, с опозданием на несколько месяцев, Миа могла приступить к работе над большим финикийским проектом, о чем мечтала весь год.

Ей предложили участвовать в этом проекте, когда она работала в Бостоне с маленькой группой генетиков, взявших на себя нелегкую задачу проследить последовательность расселения людей по всему земному шару. Результаты исследования, состоявшего из сбора и анализов образцов ДНК тысяч людей, живущих на всех континентах изолированными племенами, с поразительной ясностью доказали: все мы произошли от одного маленького племени охотников и собирателей растений, обитавшего в Африке приблизительно шесть тысяч лет назад — открытие, не слишком благоприятно воспринятое в более «чувствительных» кругах. Миа влилась в группу сразу после получения диплома, незадолго до столь сенсационного открытия. Затем работа стала более монотонной и скучной — для подтверждения вывода необходимо было собрать как можно больше образцов ДНК. Она подумывала заняться более современной областью генетики, но интересующее ее направление — исследование стволовых клеток — тормозилось из-за неприязненного отношения к ней самого президента. Поэтому она осталась в группе — и вдруг ей сделали это предложение.

Человек, пригласивший ее для работы в финикийском проекте, являлся представителем фонда Харири, располагавшего огромными средствами и основанного богатейшим человеком, бывшим премьер-министром Ливана, убитым в 2005 году. Сделанное представителем фонда предложение выглядело очень заманчивым. Коротко говоря, он хотел, чтобы она помогла установить, какими были финикийцы.

Миа восприняла поставленную перед ней задачу как серьезный вызов своему профессионализму.

Сложность состояла в том, что хотя упоминания о финикийцах встречаются во множестве сочинений представителен общавшихся с ними народов, практически о них отсутствуют сведения из первых рук. Просто удивительно, что народ, который, как считается, первым изобрел алфавит и чья роль «культурного посредника» положила начало эпохе Возрождения в Греции, приведшей к рождению западной цивилизации, почти ничего после себя не оставил. Не обнаружено ни образцов их письменности, никаких сочинений, и все, что о них известно, по крохам собрано из записей третьих сторон. Даже название им дали другие, а именно греки, называвшие их «финикис», то есть «красные люди», по роскошным пурпурным одеждам, которые они окрашивали очень ценным красителем, добываемым из желез моллюсков. Не найдено ни финикийских библиотек, ни научных трактатов, ни папирусных свитков в глиняных кувшинах — словом, абсолютно никаких свидетельств, принадлежащих народу, чья цивилизация существовала на протяжении двух тысяч лет! История этого народа оборвалась в результате постоянных нашествий иноземцев, закончившихся вторжением римлян, которые в 146 году до н. э. сожгли дотла Карфаген, засыпали пепелище солью и на двадцать пять лет запретили основывать поселения на его территории, таким образом уничтожив последний очаг финикийской культуры. Создавалось впечатление, будто все его следы стерты с лица земли.

Однако в самом Ливане название этого народа порождало огромные страсти.

После гражданских войн в 70-х и 80-х годах XX века некоторые христианские общины бесцеремонно присвоили его себе, тем самым отделив себя от соотечественников мусульман. Они утверждали: последние переселились с Аравийского полуострова на территорию Ливана лишь после возникновения ислама, то есть позже христиан, а потому имеют на эту землю меньше прав. Казалось, каждый спор на данную тему сводился к следующему заявлению: «Мы пришли сюда первыми!» Отношения до такой степени обострились, что власти запретили использование слова «финикиец». В Национальном музее Бейрута невозможно найти о них ни одного упоминания, на экспонатах появились более корректные с политической точки зрения определения, например, «ранний бронзовый век».