Убежище. Дневник в письмах - [93]

Твоя Анна М. Франк

В тот же день

Каждый день что-нибудь новенькое: сегодня утром арестовали Ван Хувена, у него в доме прятались двое евреев. Мы все потрясены, еще двое несчастных евреев оказались на краю гибели, ужасно это и для Ван Хувена.

Мир перевернулся. Самых порядочных людей отправляют в концлагеря, сажают в тюрьмы и одиночные камеры, подонки правят страной, и любой должен остерегаться их: стар и млад, богачи и бедняки. Один попадается, торгуя на черном рынке, другой – помогая евреям и другим нелегалам, никто, кроме голландских национал-социалистов, не знает, что с ним случится завтра.

Нам будет очень трудно без Ван Хувена. Беп не может и не должна таскать так много картошки, единственный выход – поменьше есть. Как нам это удастся, я тебе расскажу, но приятнее наша жизнь наверняка не станет. Мама говорит, что завтракать мы вообще не будем, на обед будут каша и хлеб, на ужин печеная картошка и, возможно, раз или два в неделю овощи либо салат, вот и все. Голодновато, но все лучше, чем если нас найдут.

Твоя Анна М. Франк

ПЯТНИЦА, 26 МАЯ 1944 г.

Дорогая моя Китти!

Ну вот, наконец-то я могу спокойно усесться за своим столиком у окна, где чуть приоткрыта щелка, и все-все тебе написать.

Я чувствую себя такой удрученной, какой не была уже много месяцев, даже после налета грабителей я не чувствовала себя такой разбитой и душой и телом. С одной стороны, арест Ван Хувена, и вечное обсуждение еврейского вопроса, и оттяжка вторжения, скверная еда, напряженные нервы, подавленное настроение, разочарование в Петере, а с другой стороны, помолвка Беп, праздник Троицы, цветы, день рождения Кюглера, торты и рассказы о кабаре, фильмах и концертах. Какая огромная разница, совсем другая жизнь, и эту разницу мы чувствуем всегда, один день мы можем посмеяться над забавными сторонами нашего нелегального житья-бытья, но на другой день и еще много, много дней подряд опять боимся, и на лице каждого можно прочитать страх, нервозность и отчаяние.

Из-за того, что мы прячемся в Убежище, тяжелее всего Мип и Кюглеру, у Мип прибавляется работы, а Кюглера невыносимо гнетет огромная ответственность за нас восьмерых, иногда он так нервничает, что почти не в состоянии говорить. Клейман и Беп тоже хорошо, даже очень хорошо заботятся о нас, но они хоть иногда, пусть на несколько часов, на денек-другой могут выкинуть из головы Убежище. У них есть и свои заботы – у Клеймана о здоровье, у Беп из-за помолвки, которая рисуется в не слишком розовых тонах, и, кроме этих забот, они еще куда-то ходят или ездят, бывают в гостях, живут хоть изредка, как нормальные люди, у них напряжение хоть иногда, ненадолго ослабевает, нас же оно не отпускает никогда, не отпускает вот уже два года, и как долго оно еще будет давить нас рукой, которая становится все тяжелее?

Канализация снова засорилась, воду спускать нельзя, разве что по капле, мы должны либо вообще не ходить в уборную, либо брать с собой щетку, грязную воду храним в большом фаянсовом горшке. Сегодня мы еще как-то перебьемся, но что, если слесарь не сумеет сам починить, ведь городскую ремонтную службу не вызовешь раньше вторника.

Мип прислала нам хлеб с изюмом с надписью «Веселой Троицы», ну прямо как в насмешку, какое уж тут веселье при нашем настроении и нашем страхе.

После случая с Ван Хувеном мы стали еще больше бояться, со всех сторон только и слышишь: «Тссс, тссс», стараемся сидеть тихо, как мыши. У Ван Хувена полиция взломала дверь, значит, и мы от этого не застрахованы! Если и нас когда-нибудь… нет, я не могу дописать, но сегодня от этой мысли не отмахнешься, наоборот, однажды уже пережитый страх вновь охватывает меня во всей своей невыносимости.

В восемь часов вечера мне пришлось одной пойти вниз в уборную, внизу никого не было, все сидели у радиоприемника, я храбрилась как могла, но это давалось мне с трудом. Здесь, наверху, я все же чувствую себя в большей безопасности, чем одна в большом тихом доме; внизу же, наедине с таинственными звуками сверху и автомобильными гудками с улицы, если я не потороплюсь уйти да еще дам волю мыслям, меня начинает бить дрожь.

После разговора с папой Мип стала гораздо любезнее и сердечнее с нами. Но эту историю я тебе еще не рассказывала. В один прекрасный день Мип пришла к папе красная как рак и без обиняков спросила, считаем ли мы, что и они тоже заражены антисемитизмом. Папа очень перепугался и постарался разубедить ее, но, видно, Мип не до конца ему поверила. Теперь они чаще нам что-то приносят, больше интересуются нашими неприятностями, хотя мы, конечно, не должны слишком надоедать им жалобами. О, это такие изумительные, такие добрые люди!

Я снова и снова спрашиваю себя, а может быть, для всех нас было бы лучше, если бы мы не стали прятаться, если бы сейчас нас уже не было в живых, и не пришлось бы терпеть все эти муки, и, главное, мы бы не подвергали опасности других. Но и об этом страшно подумать, мы еще любим жизнь, голос природы еще говорит в нас, мы еще надеемся, надеемся, что все-все будет по-другому.

Хоть бы уж поскорее что-нибудь произошло, пусть уж хоть начнется стрельба, даже она не будет так давить на нас, как эта тревога, пусть придет какой-то конец, даже если он будет суров, но тогда мы, по крайней мере, будем знать, победим ли мы в конце концов или погибнем.