Убей или умри! - [5]

Мы оба знаем, что это сложная задача. Русские, да еще на своей родной земле, порой показывают чудеса маскировки. Но и я тоже кое-что умею, подтверждением чему служит то, что я все еще жив и боеспособен. Да и число уничтоженного мной противника говорит само за себя. Записи о проделанной работе в блокноте последнее время я вел с грехом пополам, и точную цифру назвать уже не смог бы, но за сотню перевалило точно.

До сегодняшнего дня нас, снайперов, было шесть человек. Теперь — четверо. Я и трое практически не обстрелянных ребят. Мы подчиняемся исключительно командиру роты, к которой приписаны. Нас берегут. Мы не ходим в караулы, не занимаемся повседневной солдатской рутиной, не привлекаемся на работы. Стрелки делают лишь то, что хорошо умеют — уничтожают цели.

Работаю я в одиночку. Иногда, конечно, не помешает хороший наблюдатель, но я предпочитаю все делать самостоятельно. Так проще и удобнее. Ни за кого не отвечаешь, никто не мешает, ничья ошибка не приведет тебя к гибели. История с Кальтом и Штайнбергом в очередной раз подтверждает правильность моего подхода к снайперскому делу.

Бауер больше ничего не говорит, и я чувствую, что лучше его сейчас не трогать, не донимать расспросами. Курим молча. Проходящий мимо солдат сообщает, что наконец пришла долгожданная почта. Я невольно глубоко затягиваюсь, ощутив на пальцах жар от огонька сигареты. Это не ускользает от внимания Бауера, он понимающе улыбается:

— Ладно, не буду задерживать. Иди, может, порадует тебя чем почта. И осторожнее сегодня. Удачи тебе.

Капитан тушит сигарету и скрывается в темном проеме блиндажа, а я спешу узнать, нет ли для меня письма. Последняя весточка от жены приходила месяц назад, и я уже начинаю волноваться.

Мне повезло. Крепко зажав письмо, нахожу тихое местечко и, присев, поспешно вскрываю конверт. Давно замечено, что большинство солдат, получив заветные весточки от родных, первым делом торопятся уединиться, и никто при этом старается им не мешать. Интимность при чтении присланного из дома письма помогает отрешиться от фронтовых будней. Никто не будет хлопать тебя по плечу или отвлекать, если видит, что ты склонился над клочком бумаги, исписанным убористым, или наоборот четким и ровным почерком. И только потом, когда каждая закорючка изучена и запомнена наизусть, начинается обсуждение. Теперь солдат наоборот ищет возможности поделиться новостями из дома. Один хвастается, что его маленький сынишка подрос, и даже разбил футбольным мячом соседское окно, другой взахлеб рассказывает о школьных друзьях, в последнем бою надравших задницу американцам на Западном фронте. В ответ сыплются реплики, что «надрать жопу гринго не такая уж большая проблема, а вот здесь бы они попробовали с иванами потягаться». Кто-то прерывает спор, цитируя строки из письма любимой женщины, где слова люблю, целую, жду, повторяются снова и снова. Каждому есть, чем поделиться. Письма заучиваются и воспроизводятся по памяти.

Я не исключение и потому, сидя в траншее, оглядываюсь по сторонам и нетерпеливо разворачиваю сложенный вдвое лист письма. Жена пишет, что все у них хорошо, а мелкие трудности и неурядицы ее не пугают. Она работает на заводе и, к сожалению, мало времени уделяет воспитанию двух наших дочек. С ними сидит в это время тетя Инга, которая раньше преподавала географию в соседней школе. Отец мой последнее время чувствует себя неважно, и жена старается по возможности чаще его навещать. Господи, как же далеко я от них! Многое бы отдал, чтобы поскорее увидеть моих девчушек и жену. Каждый день, рискуя жизнью, я борюсь за право снова обнять их троих.

Дочитав письмо, еще некоторое время неподвижно сижу, держа в руках исписанный мелким почерком жены листок бумаги. Он словно некой невидимой нитью соединяет нас, дает возможность почувствовать друг друга, увидеть скрытые между строк невысказанные мысли и тревоги. Хочется снова и снова перечитывать написанное, но времени на это сейчас нет. Мне предстоит тяжелая ночь на вражеской территории, а возможно, придется провести там и долгий завтрашний день. Неплохо было бы перед выходом подкрепиться, и я искренне надеюсь, что у кашеваров найдется что-нибудь горячее. Тактика позиционной войны выматывает нервы, питание поступает с критическими перебоями.

Получаю полный котелок горячего горохового супа, хлеб и порцию колбасы. Сидя в окопе и с удовольствием поглощая обжигающий густой суп, думаю о словах Бауера. Капитан прав, этот наводчик действительно большая заноза в заднице. И чем быстрее я его найду и убью, тем лучше для нас всех.

Глава 3

Готовиться начинаю вечером до наступления темноты. Сгущаются темные облака, ночь по всем признакам обещает быть безлунной. Мне это только на руку — сама природа дает шанс раствориться, стать невидимым. Поверх униформы надеваю камуфляжный комбинезон, который с большим трудом выпросил у танкистов СС. Он не сковывает движений, очень удобен, а рисунок «дубовый лист» прекрасно подходит для окружающей местности.

В сборах мне помогает молодой начинающий снайпер по фамилии Земмер, один из оставшейся в нашей роте четверки. Остроносый, с веснушчатым лицом, он выглядит совсем мальчишкой, но рука у него твердая, стреляет он неплохо, хотя часто слишком торопится. Прежде до серьезных заданий я его не допускал, однако теперь, после выбывших Штайнберга и силезца, придется рассчитывать и на этого юнца.