Убей или умри! - [24]

— Вот они герои, — замечаю я, глядя, как быстро он удаляется.

Земмер не отвечает, он занят спадающими брюками.

— Что ж ты размер не посмотрел заранее? — отвлекаю его я от попытки остаться в штанах.

— Да я специально попросил чуть побольше, — уныло ворчит он. — Чтобы посвободнее было, нога же вся в бинтах.

— Ладно, — пытаюсь сдержать смех, но выходит плохо. — Держи их руками на пузе, а как доберемся, возьмешь иголку с ниткой и ушьешь.

Минут через тридцать мы уже подходим к нашим позициям.

— Ба! Да это сам Курт Брюннер и малыш Земмер! — радостно встречают нас пехотинцы. — Живые! А мы думали, что нет вас уже на этом свете. Где же вас носило?

— Осматривали достопримечательности в русском тылу, — отмахиваюсь я, хотя искренне рад вернуться в полк и увидеть старых вояк живыми и здоровыми.

— Где капитан? — спрашиваю одного солдата. Весь измазанный в грязи он сидит на дне окопа и, сняв сапоги, невозмутимо копается в пальцах чумазых ног.

— Брюннер! — удивленно улыбается он и протягивает мне руку. — А говорили, что шлепнули тебя красные.

— Это не так просто, — от рукопожатия я воздерживаюсь.

— Капитан в блиндаже должен быть, — нисколько не обидевшись, солдат указывает направление. — Или пошел к церкви, где минометчики сидят.

— Спасибо, — благодарю его я и слышу уже в спину:

— Здорово, что ты с нами, Брюннер.

Меня немного смущает неподдельная радость, так открыто выражаемая товарищами-фронтовиками по поводу моего возвращения. Подталкивая Земмера, иду к блиндажу. Перешагивая через тела отдыхающих солдат, мы, наконец, добираемся до него и заглядываем внутрь. Пусто. Из темноты несет гарью и нечистотами. Видимо, Бауер обходит позиции.

— Подождем его тут, надо доложить о прибытии, — говорю Земмеру.

Шляться по траншеям не хочется. Русские периодически постреливают и нарваться на пулю или осколок здесь проще, чем справить нужду. Смотрю на церквушку, которая высится на холме рядом с нашими окопами чуть позади линии обороны. Полуразрушенная, она торчит как обломанный зуб. Купол свален, окна выбиты, на стенах видно несколько прямых попаданий из орудий, а у подножия груда разбитого кирпича. Но она стоически держится, словно надеется, что люди одумаются и наконец-то повернутся к богу лицом. Много таких церквушек я повидал на Восточном фронте. Большевики небрежно относятся к религии. Коммунисты презирают верующих людей и превращают эти произведения искусства в ремонтные мастерские, склады либо разрушают их, предварительно обчистив. Наши солдаты тоже приложили руку к разрушению и разграблению храмов. Многие хотели привезти домой детям сувениры из Советского Союза. А великолепные христианские иконы стоят на черном рынке недешево. Но простой народ здесь все еще почитает бога, я сам тому свидетель. Находились места, где церкви в обиду не давали.

— Сейчас бы поесть, — жалуется Земмер.

— На, возьми, — протягиваю ему банку консервов. Мне есть после тряски на мотоцикле не очень хочется. Оставшейся банкой деликатеса собираюсь порадовать Бауера.

День в самом разгаре. Очередной солнечный день. Русские пока не предпринимают активных действий, лишь устраивая небольшие артобстрелы для острастки. Их бомбардировщики пролетают высоко, нацелившись на другие участки фронта. Все не так уж и плохо.

Только сейчас, оказавшись в этих окопах, отчетливо понимаю, как за последние несколько дней рисковал жизнью. До этого момента такая мысль в голову не приходила. Самое удивительное, что, снова попав на передовую, где смерть ходит совсем рядом и ее дыхание физически чувствуешь затылком, я ощущаю покой. И уже немного стыжусь своего малодушия, когда, находясь в уютной избе у капитана Калле, не хотел возвращаться назад. Парадокс, но это так. Странно…

Бауера замечаю первым. Узрев меня, он резко останавливается, замирает и удивленно таращится.

— Ты?! — вырывается у него.

— Так точно, — я поднимаюсь. Окопы в этом месте выше человеческого роста, и я не опасаюсь шальной пули.

— Ты откуда взялся? — он подскакивает и крепко жмет руку.

— Вы не поверите, герр капитан, — улыбаюсь я, — прямо из русского тыла.

— В плену был? — брови Бауера озабоченно сходятся на переносице.

— Я нет, а вот ему… — тычу пальцем через плечо на Земмера, — посчастливилось.

— Здравствуйте, рядовой, — капитан только теперь замечает его и тоже протягивает ладонь для рукопожатия.

Земмер явно тушуется от оказанной чести.

— Пойдем ко мне в блиндаж, злодей, — подталкивает меня Бауер к двери, — расскажешь все подробно и без утайки. Договорились?

— Конечно, — киваю.

Отпускаем Земмера и заходим внутрь. В обители капитана, несмотря на пробивающийся в узкие окошки солнечный день, темно. Кругом валяются ящики из-под боеприпасов, какие-то мятые газеты, на земляном полу поблескивают осколки. Сразу вспоминаются обустроенные «апартаменты» Калле.

— Чем тут так воняет, герр капитан?

— Скоро выветрится, — зажигая коптилку, отвечает Бауер. — Трагическая история. Здесь рядовой застрелился. Мы когда отходили с рубежа и заняли эти позиции, обнаружили этого беднягу. Труп дня два уже пролежал, гнить начал. Пустил паренек себе пулю в висок и обосрался. А может, сначала обосрался, а потом прострелил себе висок. Впрочем, неважно.