Убьём в себе Додолу - [34]

И когда выдал Свету полфунта леденцов, не взял ни копейки.

— Это вам премия, сударь волшебник. За то, что вы открыли мне истину. Не сомневайтесь, уж теперь-то я о дочке позабочусь.

Вечером Свет рассказал о случившемся отцу Ходыне. Тот, как всегда, внимательно выслушал, доброжелательно покивал:

— Вам ведь уже объясняли, почему люди делятся на мужчин и женщин, не так ли?

Свет кивнул. Доброжелательность медленно стерлась с лица пестуна, сменившись смесью презрения и негодования.

— И вот среди женщин распространилось поверье, будто бы ребенок от волшебника сам рождается волшебником, и мать делает неубиваемой колдуньей. Каких токмо глупостей не сочиняют дурные головы!.. И хотя раз за разом женщинам приходится разочаровываться в своих надеждах, поверье не исчезает. — Отец Ходыня возмущенно фыркнул. — Хотелось бы знать, кто разносит по миру эту ерунду!

А много-много позже, уже будучи членом палаты чародеев, Свет узнал, что смесь презрения и негодования на лице отца Ходыни была не более чем лицемерной маской. Потому что поверье это распространялось самой Дружиной. Дабы мужи-волшебники систематически, в течение все жизни, проходили через то, что в школе называлось «испытанием Додолой». И Свет не раз убеждался, что распространяемые слухи достаточно действенны. Во всяком случае, женские прелести он видел нередко и с радостью убеждался, что на него их притягательность не распространяется. А значит, он сумел убить в себе Додолу окончательно.

12. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: РЕПНЯ

Репня возненавидел мать Ясну не сразу. Поначалу все случившееся воспринималось им, как нечто нереальное. Словно спишь себе и видишь очень хороший сон. Потом вдруг он безо всякой причины переходит в кошмар, и ты очень-очень хочешь проснуться, но будильник почему-то не звонит…

В конце концов будильник все же прозвонил. Будильником для Репни стал перевод в школу лекарей, которая размещалась в том же приюте, что и школа волшебников, но в других зданиях. Ученики двух школ друг с другом не встречались, но мылись ученики-лекари в той же бане, что и волшебники. И потому Репня каждую седмицу взбирался на тот же полок, на котором они сиживали со Светом. И каждую седмицу он проходил мимо той двери, за которой все и случилось. Хорошее, за которым началось плохое… Не единой ночью, снова и снова пытался он представить ТО. Как словно магнитом притягивало его ладони незнакомое женское тело, как ласковы были руки матери Ясны, как странно было ощущение, когда в его корень вошел дух Перуна, и мягкая плоть волшебным образом преобразилась в полноценный ствол. И как ударило в голову, когда корень вошел во что-то теплое и сырое, и как…

Последнее Репня ясно вспомнить не мог. Он понимал токмо одно: такое бывает раз в жизни. И не раз, лежа в постели, мысленно звал мать Ясну. Ведь он любил ее, любил так, как не любил никого.

Но она не пришла.

И тогда он ее возненавидел. Ведь она наверняка знала, что ее додолин колодец, приняв в себя корень Репни, лишит воспитанника Семаргловой Силы, и, наверное, должна была понимать, как плохо ему опосля этого будет. Но даже и не подумала прийти, поинтересоваться его самочувствием, узнать, чем ему можно помочь…

Так он объяснял свое состояние себе. Хотя в глубине души понимал, что первое бы, что он сделал, — это разорвал на матери Ясне ее балахон, чтобы выскочили из-под голубой ткани упругие круглые перси…

Учеба в школе лекарей была не легче, чем в школе волшебников. А Репня вовсе не собирался оставаться неучем. Работал он со старанием, даже с каким-то упоением. И потому труд и время постепенно притупили боль потери. От былых чувств к матери Ясне осталась лишь глухая ненависть.

В школе лекарей учеников не держали взаперти, и уже скоро, гуляя по городу, он повстречал шуструю, востроглазую служаночку с узкой талией и круглым задом. Служаночка была себе на уме и быстро присушила юношеское сердце. Да и сопротивляться не стала, когда однажды вечерком, в ее комнатке, опосля осторожных поглаживаний и несмелых поцелуев гость вдруг взялся расстегивать на хозяйкином платье пуговицы лифа. Лишь шептала: «Миленький, миленький…» — покудова шепот не перешел в сдавленный стон.

Вот тут Репня и обнаружил, что мать Ясна на белом свете не одна. Что все додолины колодцы одинаковы. И что хорошенькую служаночку можно любить ни сколь не хуже, чем неприступную волшебницу. И даже лучше — опосля встреч с нею не бывает этой тупой боли, терзающей сердце.

Через много лет, давно уже расставшись с нею, он понял, как опытна и умела была служаночка. Как осторожно, но упорно подвела она своего любовника к желанию отшлепать даму сердца по голым ягодицам. Ему понравилось. А уж про нее и говорить нечего: оргазм у служаночки был таким бурным, какого он больше ввек ни у кого не встречал. Репня, обнаруживший вдруг, что любовь с избиениями ничем не хуже любви с объятиями, в своей даме души не чаял. Избивал он ее около двух лет и даже стал поговаривать о том, что женится на ней, когда закончит школу.

Исчезновение служаночки стало для него ударом почти такой же силы, как изгнание из школы волшебников. Правда, перенес он его гораздо легче. В конце концов, у служаночки было полное право сменить надоевшую ей руку и начать получать синяки от другого. Возможно, если бы Репня встретил ее, и разразилась бы сцена, но служаночка исчезла не токмо из его жизни, она исчезла и из хозяйского дома, прихватив кое-какую мелочь из хозяйской бижутерии — драгоценности, слава Сварожичам, хранились в сейфе.