У Земли на макушке - [3]

Посёлок Черский, который стал моей базой, находится неподалёку от Восточно-Сибирского моря. Своё название он получил в честь крупнейшего учёного и революционера, имя которого с уважением произносят на Севере. В Черском расположен известный в Арктике коллектив полярной авиации, обслуживающий дрейфующие станции, острова, населённые пункты и предприятия Северной Якутии и Чукотки. Сюда приходят заявки на самолёты — часто весьма неожиданные. Например, бухгалтер одного глубинного совхоза, закончив годовой отчёт, требует, чтобы за ним выслали самолёт. Или охотник, который на собаках привёз груз ценного меха, желает отправиться домой в полном комфорте. И ему удаётся то, чего в своё время не добился Остап Бендер: из своей выручки — весьма, кстати, солидной — охотник покупает рейс, приземляется в двух шагах от родного дома, и на землю величаво, как облечённые высоким доверием послы, сходят слегка ошеломлённые неслыханной честью собаки. Дорого, зато красиво и современно.

В Черском несколько сот одно- и двухэтажных домов (в основном деревянных); жителей обслуживают пять шесть магазинов, несколько различных ателье, два клуба, две больницы, две школы и одно отделение милиции. Водопровода и канализации пока ещё нет — вечная мерзлота! — и по субботам автоцистерны развозят по домам воду из Колымы. Жители выбегают с вёдрами и запасаются водой на неделю: заполняют огромные крашеные бочки, которые стоят в каждой кухне. В продовольственных магазинах практически есть все необходимые продукты, хотя меня удивили высокие цены на овощи и фрукты. Я понимаю, что доставить мандарины из Грузии в Черский сложнее, чем в Москву, но и жизнь за Полярным кругом менее комфортабельна, чем в столице. Что-то здесь недодумано.

Если в Черском кинешь камень в собаку — попадёшь в собаку. По числу собак на душу населения Черский должен занимать одно из первых мест в мире. На всех улицах, во дворах и в подворотнях лежат, сидят и облаивают друг друга настоящие полярные псы, с могучими лапами и шкурами, которые не прошибёт никакой мороз. Целыми днями они бродят на свежем воздухе, нагуливая аппетит. Когда меня, неискушённого новичка, впервые окружила дюжина здоровенных псов, я искренне пожалел, что не застраховал свою жизнь на максимально крупную сумму. Но псы, вместо того что-бы без всякого убытка для государства полакомиться растяпой, дружелюбно скалили зубы и махали хвостами. А когда я дрожащей рукой погладил одного зверюгу, он даже начал заикаться от восторга и тереться о мои унты, как кошка. Видимо, какое-то древнее чутьё ему подсказало, что на этот раз его не изобьют до полусмерти. К собакам в Черском относятся дружелюбно, особенно дети, которые по-братски делят с ними свои обеды, когда мама заговорится с соседями.

Одним словом, Черский — посёлок как посёлок, и, если бы не два обстоятельства, его легко можно было представить себе в обжитой части страны — на материке, как здесь говорят, где Черский ничем не выделялся бы из сотен других посёлков. Но обстоятельства эти меняют дело.

Первое — лютые морозы, которые стоят здесь пять—шесть месяцев в году. Теперь мне кажется смешной паника москвичей, когда радио обещает на утро тридцать градусов. Здесь тридцать — благодать, лёгкая разминка перед настоящими морозами, да ещё с ветром.

Второе — полярная ночь, это удивительное явление природы, когда из мира исчезает солнце. Ненадолго появляется сумрачная иллюзия дня, где-то за горизонтом виднеются обманчивые блики спрятавшегося солнца, и вскоре на застывшую в вечной мерзлоте землю опускается ночь. Просыпаешься — и тупо соображаешь, сколько сейчас времени: то ли шесть утра, то ли вечера, то ли день, то ли ночь. Время здесь опережает московское на восемь часов, и это становится предметом долгих мучений для новичков. С неделю я днём зевал, зато ночью меня бы в постель не загнали палкой. Мои гостеприимные хозяева — Владимир Иванович, его жена Наташа и соседка Таня Кабанова на ночь заботливо снабжали меня едой: бутербродами и термосом с чаем. И ночью, когда все нормальные люди спали, я читал, писал и с волчьим аппетитом поедал бутерброды. Если бы я решил остаться в Черском, из меня вышел бы надёжный ночной сторож или уникальный дежурный пожарной команды.

Население Черского — это лётчики, авиатехники, обслуживающий персонал, водители машин, жены и дети. Приезжают сюда лет на пять — обычный срок договора, заработки у лётчиков высокие, отпуск — два с половиной месяца в году, и есть смысл поработать на Севере, чтобы потом пожить на материке, в хорошей кооперативной квартире, в хорошем городе — на выбор, ибо полёты на Севере настолько повышают квалификацию лётчика, что его, прошедшего огонь, воду и медные трубы, охотно возьмёт любой материковый отряд.

По вечерам черсковцы (словообразование моё; с благодарностью приму поправку лингвистов) ходят друг к другу в гости, пьют чай (спиртные напитки — по праздникам, иначе медкомиссия наутро не допустит к полёту) и горько проклинают кинопрокат, что роднит их с моряками, зимовщиками и остальными жителями окраин, куда сбывается побитый молью киноутиль. Свежие газеты прибывают через три дня или три недели — в зависимости от погоды. Их ждут с острым нетерпением и читают жадно: большинство семей тратят на подписку рублей по пятьдесят в год.