У Волги и на Кубани - [13]

У Филиппа Ивановича была и еще одна особенность. Во время заслушивания докладов он всегда пристально всматривался в глаза собеседника. И вообще он всегда с каким-то особым вниманием следил за характерами людей и в течение очень короткого времени мог дать им совершенно точные оценки. Помню, когда зашел разговор об офицере штаба армии майоре А. Г. Полнере, генерал Голиков сказал:

— Светлый, хороший ум у человека. И характер под стать — спокойный, но живой.

Это было правдой.

А о полковнике А. Н. Янчинском Филипп Иванович отозвался так:

— Я видел его в бою. Дело знает, умеет быстро распорядиться, потребовать. Но он или не знал никогда чувства осторожности или утратил его. Нельзя работнику армейского масштаба бегать от батареи к батарее во время огневых налетов противника. Скажите, товарищ Ласкин, ему об этом…

И еще — генерал Голиков никогда не стремился «накачивать» инструктажами подчиненных. Он верил в способности командиров, доверял их инициативе, понимал, что даже очень грамотный, опытный начальник не может точно предвидеть, как сложится обстановка на том или ином этапе боя. Подробный же, до мелочей инструктаж оковывал инициативу подчиненных. Филипп Иванович всегда умел увидеть главное, существенное и направить мысль командира в нужном направлении.

Но продолжим повествование о событиях на фронте.

На правом фланге 57-й армии, на красноармейском направлении, две танковые дивизии врага, в составе которых было до 250 танков, поддерживаемых авиацией, снова прорвали оборону 422-й и 15-й гвардейской дивизий и вышли непосредственно на подступы к Красноармейоку. Командующий армией генерал Ф. И. Толбухин направил к участку прорыва свой резерв — танковую бригаду, истребительные противотанковые полки и в полном составе 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Танкам противника был поставлен прочный заслон. Суровые бои здесь продолжались два дня. Враг нес большие потери в технике и живой силе. К концу дня 20 августа он, убедившись в невозможности пробиться на север, вынужден был наступление приостановить.

Десять суток, с 17 по 26 августа, немецкий генерал Гот бросал армию с одного направления на другое, стремясь прорваться к Сталинграду. Ценой значительных потерь ему удалось оттеснить левый фланг 64-й и правый фланг 57-й армий и овладеть станциями Абганерово и Тундутово, разъездом 74-й километр. Фронт обороны на стыке этих армий хотя и еще более растянулся, но оставался неодолимым.

Таким образом, замысел врага — прорвать танковым клином оборону советских войск ударами с юга и вместе с 6-й армией Паулюса, наступавшей с северо-запада, взять в стальные клещи 62-ю и 64-ю армии, а затем и город Сталинград — был сорван.

Но в эти дни возникла серьезная опасность на правом фланге нашей армии, в районе Калача. Здесь противник отбросил левофланговые соединения 62-й в северном направлении и довольно глубоко продвинулся к Сталинграду. Между двумя армиями образовался более чем тридцатикилометровый разрыв. Для ликвидации его ни у фронта, ни у командования армий резервов не было. Таким образом, 64-я могла оказаться под ударами противника по открытому правому флангу и даже с тыла.

Положение осложнялось еще и тем, что в ходе многодневных боев войска имели большие потери в людях, в танках и артиллерии, все резервы в соединениях и армии были полностью израсходованы.

…Уже полмесяца я был на сталинградской земле, но до сих пор ни разу мне не удалось переговорить по телефону с начальником штаба соседней 62-й армии генералом Н. И. Крыловым — моим «однополчанином» по Севастополю. Телефонный провод, связывающий два штаба, вырывало буквально целыми километрами, а концы обрывов просто невозможно было найти. Не удавалось установить связь и через штаб фронта по ВЧ.

А в этой сложной обстановке особенно важно было знать положение наших частей и противника на стыке армий и согласовать действия.

Наконец-то нам удалось связаться по телефону. Конечно, оба были рады, что еще живы и воюем опять вместе на самом активном фронте.

— Как правый сосед, я должен был первым позвонить вам, — сказал Н. И. Крылов. — Но обстановка у нас изменяется каждый час. Управление войсками очень затруднено, и я боюсь, как бы не растерять дивизии. В одесском огневом кольце было горячо, в севастопольском еще жарче. И здесь не лучше. Огонь полыхает от самого переднего края и до Волги. И все же она, великая русская река, думается, в главном, то есть в достижении устойчивой обороны, будет работать на Красную Армию…

Когда мы ознакомили друг друга с обстановкой, то обнаружили опасность, возникающую на стыке наших армий. И самое обидное — никто из нас в это время ничего не мог сделать, чтобы прочно заслонить открытый участок обороны. Ведь главные силы обеих армий увязли в боях на противоположных флангах, а резервов не было. И хотя у противника на этом направлении мы тоже не отмечали крупных сил для нанесения ударов в направлении Сталинграда и по флангам армий, но он, имея танковые и моторизованные части, мог быстро создать необходимую для этого группировку. И это нас тревожило.

Безусловно, немецко-фашистское командование в эти дни допускало ошибку, не использовав для броска вперед открытый фронт на стыке двух армий.