У Вечной реки - [3]

«Сейчас пришлют смену, и я навсегда покину этот унылый дом. Вернусь в институт, в лабораторию. Получу „строгача“ за внеплановые „испытания“… А Ника так и не узнает, кто являлся к ней каждую полночь — на три минуты. Мы разминулись в Вечности и встретились лишь на миг. Прости меня, девочка. Я не хотел причинить тебе боль…»

* * *

На другую ночь он не пришел. Ника ждала напрасно. Давно минуло время назначенной встречи, а она все сидела, окаменев, и смотрела на циферблат — с отчаянием и страхом.

«Разлюбил? Бросил? Забыл? Или пал на дуэли, пронзенный шпагой? Семнадцатый век, век поэтов и мушкетеров, не выпустил тебя… Оборвалась тропинка над пропастью. Время не воротится вспять… Где ты, Кин? Как мне жить без тебя?..»

* * *

Кин шел по институту, на ходу кивая коллегам, поздравлявшим его с возвращением. Для теоретиков и стажеров историк-наблюдатель был чуть ли не героем, но администрация недолюбливала эту беспокойную братию, и, конечно, после целого ряда проступков рассчитывать на снисхождение не приходилось.

— Да, старик, в прошлом ты порядком наследил, — сочувственно обронил Грем, встретив его в коридоре. — Шеф бушует. Шутка ли — угодить на полотна гения! Как тебе удалось? Знал бы Ван Дейк, кого рисует… Ну, да ладно! Спишут «за давностью лет»… А вот что ты забыл в двадцатом веке, хотел бы я знать? Ведь это не твой профиль…

Не удостоив его ответом, Кин круто повернулся и проследовал в кабинет директора — «на ковер».

* * *

Ника обегала всю Москву, пока в одном из «Букинистов» не отыскала репродукцию «Воина в латах…». Теперь он стоял у нее на столе, в рамке под стеклом, и вызывал недоумение у мамы, вытиравшей в комнате пыль.

А Нике все чаще приходила в голову горькая мысль: «Да было ли все это? Начиталась на ночь фантастики — и вот результат…» А Кин смотрел на нее с портрета насмешливо и гордо. И казался теперь неприступно-чужим и далеким…

* * *

«Ника… Милая, доверчивая… О чем ты плакала тогда? Не знаю… Но я услышал твою боль и поспешил на зов — потому что печаль легла на сердце. Трудно казаться своим в чужом мире. Но быть чужим в своем — самая горькая участь. Что изменилось в нас? Мне неведомо, что чувствуешь ты без меня. Но моя жизнь опустела, если тебя в ней нет… А были только мгновения, улыбки, слова… И один поцелуй… Зачем я тебя не послушал?! Мы могли бы остаться там, вдвоем… Кто посмел бы судить нас? А теперь впереди одиночество. И нельзя ничего изменить… Или все-таки можно?..»

Кин откинулся в кресле, раздраженно поглядывая на серый экран пульта. Он позволил себе увлечься той, кого давно уже нет. Смешно, безрассудно… Но нет ее только здесь. А там, за этим экраном, она живет, дышит, ждет… И другие, забытые души. Может ли тот, кто там побывал, смотреть на них, как на прошлое? Жестокую шутку играет с людьми Время. И разум не в ладах с сердцем… Легко тебе, Ника. Ты шагнула вперед, не колеблясь, поверив, что призраки оживают. И не было страха в тебе… А как поступить ему, отягощенному знанием? Что выбрать — тебя или целый мир? Твоя любовь дорого стоит… Но стоит ли Кин этой любви?..

* * *

Дежурство кончилось. Сдав вахту, он слонялся по пустым коридорам института, надеясь все же проникнуть в заветную лабораторию. Но она для него теперь — запретная зона. Колодец Времени закрыт наглухо. Таким, как Кин, нарушителям порядка, нет туда дороги…

Убедившись, что все напрасно, он вышел на улицу и долго бродил по ночному парку под вечными звездами, которые светили когда-то Нике — точно так же, как ему сейчас. И было пусто и холодно на душе. И хотелось вернуться в тот давний мир, где не знали электронных чудес и наивные люди были счастливы в своем беззаботном невежестве… В глубине веков, вдали от космической эры, писали свои полотна Рубенс и Ван Дейк. И там осталась бессмертная тень Кина — на потемневшем от времени старом холсте. А он никогда не позировал великому живописцу, потому хотя бы, что никогда его не встречал…

Эта мысль мелькнула, как молния. И вспыхнула надежда, как свеча во мраке, и свет зажегся в глазах… И понял Кин, что не все потеряно, ибо в прошлом свершилось нечто, в чем он не принял пока участия, но что без него не могло бы свершиться. И он вернется туда, чтобы закончить то, что судьба определила ему. Иначе нарушится ход истории и человечество лишится шедевра, на котором запечатлен юноша, рожденный спустя века. Но чтобы портрет, созданный в семнадцатом веке, был написан и дошел до потомков, модель должна вернуться назад и встретить художника и заказать ему эту картину. Таков парадокс времени. Но спасибо ему за это — ибо он дарит последний, единственный шанс…

Голова закружилась и, забыв обо всем, Кин бросился домой, в библиотеку — искать альбом по искусству.

Как же раньше не замечал он эту странность, когда говорили ему о «Воине в латах…»? Похож, ну и ладно. Мало ли совпадений… Нравилось всех дурачить, гордясь неожиданным сходством. Даже когда начальство устроило разнос, ни в чем не признался и объяснительную писать не стал. И задумался только теперь, когда все для себя решил и выбрал — вопреки логике, наперекор судьбе…

* * *

Он листал книгу — торопливо, будто в ознобе. И вздрогнул, увидев себя. Бледность покрыла лицо — с соседней страницы глянули светлые глаза… Ника, чуть печальная, с просто убранными волосами, в мягком свете золотистых тонов… Знакомая — и чужая. В иной эпохе все мы немного другие… Тень жизни — в тяжелой раме. Тихое чудо, победившее время…