У светлого яра Вселенной - [150]

Цветущее поле не пересекалось ни одной тропинкой, ни одного следа человека или зверя не было видно в плотной заросли бурьяна, ни звука не доносилось оттуда. Только встревоженная сойка резко трещала где-то вверху да издали доносился шум трактора.

Майор взобрался на поваленный ствол дерева и долго стоял неподвижно. Молчали и двое провожатых и шофер майора, отдавая дань уважения сражавшемуся здесь советскому человеку…

Шатрову невольно вспомнилась полная торжественной печали латинская надпись, обычно помещавшаяся в старину над входами в анатомические театры: «Hic locus est, ubi mors qaudet sucurrere vitam», в переводе означавшая: «Это — место, где смерть ликует, помогая жизни».

К майору подошел маленького роста сержант — начальник группы саперов. Веселость его показалась Шатрову неуместной.

— Можно начинать, товарищ гвардии майор? — звонко спросил сержант. — Откуда поведем?

— Отсюда. — Майор ткнул палкой в куст боярышника. — Направление — точно на ту березку…

Сержант и приехавшие с ним четыре бойца приступили к разминированию.

— Где же тот танк… Виктора? — тихо спросил Шатров. — Я вижу только немецкие.

— Сюда посмотрите, — повел рукой майор налево, — вот вдоль этой группы осин. Видите — там маленькая березка на холме? Да? А правее ее — танк.

Шатров старательно присмотрелся. Небольшая береза, чудом уцелевшая на поле сражения, едва трепетала своими свежими нежными листочками. И среди бурьяна в двух метрах от нее выступала груда исковерканного металла, издалека казавшаяся лишь красным пятном с черными провалами.

— Видите? — спросил майор и на утвердительный жест профессора добавил: — А еще левее, туда, вперед, — там мой танк. Вот тот, черно-красный, горелый. В тот день я…

Майор неожиданно замолчал, и Шатров так и не дождался окончания начатой фразы.

— Готово! — К ним подошел кончивший работу сержант.

Профессор и майор направились к желанной цели. Танк показался Шатрову похожим на огромный исковерканный череп, зияющий черными дырами больших проломов. Броня, погнутая, закругленная и оплавленная, багровела кровоподтеками ржавчины.

Майор с помощью своего шофера взобрался на разбитую машину, долго рассматривал что-то внутри, засунув голову в открытый люк. Шатров вскарабкался следом и стал на расколотой лобовой броне против майора. Тот высвободил голову, сощурился на свету и угрюмо сказал:

— Самому вам лезть незачем. Подождите, мы с сержантом все осмотрим. Если уж не найдем, тогда, чтобы убедиться, пожалуйте.

Ловкий сержант быстро нырнул в машину и помог влезть майору Внутри танка воздух был душный, пропитанный прелью и слабо отдавал запахом машинного масла. Майор для верности зажег фонарик, хотя внутрь машины проникал свет через пробоины. Он стоял согнувшись, стараясь в хаосе изорванного металла сообразить, что было полностью уничтожено. Майор пробовал поставить себя на место командира танка, вынужденного спрятать в нем ценную для себя вещь, и принялся последовательно осматривать все карманы, гнезда и закоулки. Сержант проник в моторное отделение, долго ворочался и кряхтел там.

Шатров переминался снаружи. На броне танка под его подошвами скрипел песок.

Майор уже устал от бесплодных поисков, как вдруг заметил на уцелевшем сиденье планшетку, засунутую позади подушки, у перекладины спинки. Он быстро вытащил ее. Кожа, побелевшая и вздувшаяся, оказалась неповрежденной; сквозь мутную сетку целлулоида проглядывала испорченная плесенью карта. Майор нахмурился, предчувствуя разочарование, с усилием отстегнул заржавевшие кнопки. Под картой, сложенной в несколько раз, была серая тетрадь в твердом гранитолевом переплете.

— Так, так! — не удержался майор.

— Нашли? — озабоченно склонился над люком Шатров.

— Нашли что-то, смотрите, — и майор подал в люк планшетку.

Шатров поспешно вытащил тетрадь, осторожно раскрыл слипшиеся листы на середине, увидел ряды цифр, написанные почерком Виктора, и вскрикнул от радости.

Майор вылез наружу.

Поднявшийся легкий ветер принес медовый запах цветов. Тонкая береза шелестела и склонялась над тайком, словно в неутешной печали. В вышине медленно плыли белые плотные облака, и вдали, сонный и мерный, слышался крик кукушки…

Шатров не заметил, как тихо раскрылась дверь и вошла жена. Она с тревогой взглянула добрыми голубыми глазами на мужа, застывшего в раздумье, опустив руки на клавиши.

— Будем обедать, Алеша? Шатров закрыл фисгармонию.

— Ты что-то задумал опять, не так ли? — тихо спросила жена, доставая тарелки из буфета.

— Я еду послезавтра в обсерваторию, к Бельскому, на два-три дня.

— Не узнаю тебя, Алеша. Ты такой домосед, я месяцами вижу только твою спину, согнутую над столом, и вдруг… Что с тобой случилось? Я в этом вижу влияние…

— Конечно, Давыдова? — рассмеялся Шатров. — Ей-ей, нет, Олюшка, он ничего не знает. Ведь мы с ним не виделись с сорок первого года.

— Но переписываетесь-то вы каждую неделю!

— Преувеличение, Олюшка. Давыдов сейчас в Америке, на конгрессе геологов… Да, кстати напомнила — он на днях возвращается. Сегодня же напишу ему.

— Устал я, должно быть… И старею… Голова седеет, лысеет и… дуреет, — бормотал Шатров про себя, ежедневно пересматривая бумаги на столе или начиная писать.