У судьбы две руки - [13]

В тот вечер, когда раздался деликатный стук в дверь, Элизабет собирала на стол ужин, ожидая прихода отца от больного. Поздние визиты в их дом были не редкостью, горожане зачастую будили отца и ночью. Вот и в тот вечер к ним пожаловала служанка сеньоры Марии за анисовыми каплями для своей госпожи. Элизабет наполнила флакончик и приняла за него несколько монет. Но когда служанка, рассыпавшись в благодарностях, ушла, из темноты вдруг вышагнул высокий мужчина.

— Тише, сеньорита, — поторопился успокоить он вскрикнувшую от испуга девушку. — Я не причиню вам вреда. Мне нужен сеньор Гильермо Гарсия.

— Это мой отец, — ответила Элизабет, с облегчением переведя дух. Всего лишь один из нуждающихся в помощи горожан, не разбойник и грабитель. — Но его нет дома.

— Я проделал долгий путь, — сказал незнакомец. — Жаль уходить ни с чем.

— Отец находится у больного. Но должен вернуться скоро. Вы могли бы его подождать, — предложила она и пригласила мужчину войти.

К удивлению Элизабет, привыкшей к тому, что состоятельные горожане отправляли к аптекарю по своим надобностям слуг, гость оказался не простолюдином. Одет он был как знатный господин, в черный бархатный костюм с золотой вышивкой. К его поясу с левой стороны была пристегнута шпага, к правой — цепочкой крепился кинжал. Голову гостя украшал баррет, а в руке мужчина держал перчатки. Был он молод, но не юнец, и весьма привлекателен собой. Элизабет, которая никогда не робела в обществе молодых господ, неожиданно ощутила смущение, когда мужчина окинул ее быстрым, но внимательным взглядом, а затем, словно увиденное ему понравилось, чуть улыбнулся — то ли ей, то ли своим мыслям. Поняв, что неловкая пауза затянулась, девушка спохватилась и предложила гостю присесть в удобное кресло и утолить жажду прохладным вином. Мужчина вновь улыбнулся, чем вызвал новый приступ смятения, но в это время раздался скрип приоткрывшейся двери.

— Отец! — бросилась к вошедшему в помещение Гильермо Элизабет — излишне порывисто, будто к спасителю. И тут же устыдилась своей импульсивности. Аптекарь одарил дочь ласковым и чуть укоризненным взглядом и перевел его на гостя.

— Доброй ночи, сеньор Гарсия, — глубоким голосом с чуть вибрирующими интонациями поприветствовал аптекаря гость. — Прошу прощения за поздний визит, но дело не терпит отлагательств.

Он сделал деликатную паузу, которую Гильермо расценил верно.

— Элизабет, дорогая, принеси нам вина и сыра.

Обычно, когда отец деликатно отсылал ее, Элизабет не обижалась. Но на этот раз ее желание узнать, кто этот молодой господин и с каким делом к ним пожаловал, оказалось таким сильным, что она испытала досаду. Однако перечить отцу не стала и отправилась за вином и сыром.

Когда она вошла с угощением, отец и гость разом замолчали, и этот резко оборванный при ее появлении разговор одновременно обидел Элизабет и еще больше разжег ее любопытство. Но она сдержанно, как полагается хорошей хозяйке, кивнула, поставила тарелку, сняла с подноса чаши и разлила по ним прохладное вино. А затем так же молча удалилась, но, уходя, украдкой оглянулась на гостя. И неожиданно встретила его взгляд. Элизабет вышла, аккуратно притворив за собой дверь, и, только поднявшись к себе, поняла, что улыбается.

Как ушел гость, она не услышала, хоть прислушивалась к тому, что происходит внизу. Отец сам поднялся к Элизабет и спросил, готов ли ужин. Девушка надеялась, что за ужином речь зайдет о таинственном госте, она узнает его имя и цель визита. Но отец был молчалив, как никогда, и чем-то заметно встревожен. Однако, когда Элизабет спросила о причине его беспокойства, он рассеянно улыбнулся и ответил, что думает о больном, которого навещал.

Мысли о таинственном незнакомце занимали Элизабет все последующие дни. Ее задумчивость и не присущая ей рассеянность не остались незаметными, девушка не раз ловила на себе встревоженный взгляд Гильермо, но, когда она вопросительно вскидывала брови, тот, будто желая избежать ее расспросов, поспешно отворачивался. Однажды ранним утром отца позвали к занедужившей молодой супруге булочника. Торопливо собираясь, Гильермо угрюмо молчал и, уже уходя, пробормотал себе под нос, что должен был отнести сверток в таверну «Три кота». У Элизабет, случайно услышавшей тихое бормотание отца, сердце застучало так громко, что она уже не услышала адресованных ей слов. И когда отец ушел, бросилась разыскивать таинственный сверток. Вон он, спрятанный за большой склянкой, с пометкой о том, что за зелье приняты три монеты.

Город, просыпающийся в лучах восходящего солнца, казался в то раннее утро Элизабет прекрасным, как никогда. Даже узкие, будто каналы, каменные улочки, в которых и днем, и ночью господствовал сумрак, выглядели светлыми и широкими, словно стены домов внезапно расступились. Солнечные блики отражались от серого камня, вызывая у Элизабет улыбку. Узкие улицы ручейками сливались к круглой, как озерцо, площади, над которой возвышался, уходя острыми куполами в поднебесье, собор Девы Марии. Элизабет торопливо перекрестилась, а затем подала монету покрытому язвами нищему, расположившемуся на нижней ступени лестницы.