У ступеней трона - [94]

Сколько времени продолжалось это вторичное забытье – Баскаков определить не мог. Когда он снова очнулся, он лежал на той же кровати, в той же самой комнате, и так же из окна лился яркий дневной свет, весь пронизанный солнечным сиянием. Только голова была не так тяжела, да боль в боку почти не ощущалась. Продолжалось ли его забытье минуту, час, несколько дней – он не знал. Он помнил только одно, что это забытье сопровождалось тяжелым кошмаром, что ему виделись различные лица, слышались разные голоса. И чаще других он видел в каком-то сплошном тумане лицо Барсукова, его голос чаще других звучал его утомленному больному слуху…

И вдруг Василий Григорьевич вздрогнул. До его слуха донесся говор из смежной комнаты, и – странное дело – среди этих голосов он ясно расслышал голос Барсукова, голос, памятный ему, имевший удивительное сходство с его голосом. Василий Григорьевич насторожился, приподнялся на локте и взглядом, в котором загорелась тревога, уставился на дверь.

Дверь скрипнула, подалась, как бы повинуясь его взгляду, – и Баскаков застыл от ужаса, когда показалось лицо Барсукова, когда вся его фигура переступила через порог.

«Значит, он жив… он тогда не умер!» – как молния, пронеслось в его мозгу. И вместе с этой мыслью рядом явились и другие, которыми он хотел объяснить себе появление этого живого мертвеца. Очевидно, Головкин не хотел его смерти. Его просто искупали в Неве, а затем снова отвезли в Тайную канцелярию. При этой мысли губы Баскакова дрогнули от горькой улыбки. «Зачем теперь-то я им? – подумал он. – Все равно ныне я не соперник графу…» И снова у него сжалось сердце, и его пронзила острая боль.

Между тем Барсуков подошел к самой кровати, наклонился над своим двойником и, заметив, что он пришел в себя, проговорил:

– Очнулись? Слава богу!.. Ну, вот и ладно! Вы, надеюсь, – прибавил он с несвойственной ему веселой улыбкой, – не пугаетесь меня… не считаете меня за выходца с того света… Я – живой человек, такой же спасенный от смерти, как и вы…

– Спасенный от смерти? – повторил Василий Григорьевич. – Кто же меня спас?

– Я.

Баскаков изумленно поднял на своего странного собеседника глаза.

– Зачем? Затем, чтоб снова запереть в Тайной канцелярии?..

Улыбка, осветившая лицо Барсукова, сделалась еще шире. Он махнул рукой.

– Не думайте об этом! – сказал он. – Никакой тут Тайной канцелярии нет… Вы у меня дома… Я и сам-то успел забыть про канцелярию. Теперь я, сударь, не тот.

Изумление Баскакова все возрастало.

– Но как же?.. – прошептал он и не докончил.

– Вы хотите знать, – заговорил Барсуков, – как я другим человеком стал? Коли вас не утомит – я вам расскажу. Нашелся и на мою долю лекарь, который и рану мою залечил, и душу перевернул…

– Вы влюбились, – догадался Василий Григорьевич.

– Нет, воскрес. Влюблен я в эту девушку и раньше был, да иной любовью… А тут, перед тем как мне на вас да на ваших приятелей наткнуться, – она мне надежду дала. Нужно вам сказать, что она меня гнала раньше от себя, а тут понял я, что любит она меня, что ее от меня моя шкура волчья отталкивает… А у нее, должно быть, предчувствие было. Когда я вышел на стук ваш да пошел с вами, ее точно в сердце кольнуло… Накинула она шубейку и побежала. Ползком, крадучись шла за нами, видела все, и, когда я упал, она меня перетащила в свой домик, вылечила и другим человеком сделала…

– Слава богу! – воскликнул Баскаков. – Я рад, что на моей душе не осталось ответа за вашу жизнь…

– Что об этом говорить! – отозвался Сергей Сергеевич. – Каким я тогда волком был: меня убить – все одно что доброе дело сделать… Вот вам и вся моя история… Ну а как вы себя чувствуете?

– А что со мной было?

– Да прихворнули маленько. Когда я вас из воды вытащил, должно, грудь тогда простудили… Так лекарь говорил…

– Так это вы меня спасли?

– Я да тесть мой, Яков Мироныч. Мы в то утро с ним рыбку половить пошли… К рыбной ловле я пристрастился… Мы с ним в лодке за бугорком сидели, а когда выстрел грянул, я всполз на берег и видел все, что с вами Александр Иванович совершить удумал. Ну да не привел ему Господь, не пришлось… Вызволили мы вас…

Лицо Баскакова покрылось тенью, но он ничего не ответил.

– А вы, сударь, приготовьтесь, – сказал после небольшого молчания Барсуков. – К вам, может, скоро гостья одна приедет.

– Какая гостья?

– А княгиня Трубецкая… Анна Николаевна. Я к ней все эти дни жениного отца гоняю, да не приезжала она из Твери…

– Разве она в Твери? – против воли спросил Василий Григорьевич.

– В Твери, в Твери… Там у нее сестра заболела, так княгиня накануне того дня, как вы в Неве очутились, и уехала…

– Как накануне? – переспросил Василий Григорьевич, вспомнив, что накануне он видел Трубецкую в костюме пиковой дамы на маскараде у Шетарди. – Это не может быть.

– Верно вам говорю, что так,^:– возразил Барсуков. – Теперь она должна скоро вернуться… Целых десять дней прошло.

– Как десять дней?! – изумился Баскаков. – Неужели я десять дней пролежал без памяти…

– Совершенно верно, – подтвердил его собеседник, – за это время много воды утекло… Я вас еще кое-чем порадую. Нонешней ночью цесаревна Елизавета Петровна императрицей стала…