У страха глаза велики - [41]

Убивать — нельзя. Грешно, табу, что хотите, но — нельзя. Нехорошо.

Забавно, но отравленный ингалятор, из которого я едва не вдохнула, меня не разозлил, а теперь — поди ж ты! Злодея нужно немедленно определить, остановить, нейтрализовать. Любым способом, хоть физически. Ладно, сперва его надо найти.

Чем и кому могла помешать Вика? Собственной матери? Брату, в смысле, Герману? Племяннице? Стасу? Нине? Бред какой-то. Бобу — кем бишь он ей приходится? Пардон, приходился… Как он тогда сказал? Седьмая вода на киселе? И это его раздражение по поводу «неподходящего объекта» для чувств… Массаракш!

Будем холодны настолько, что айсберги Антарктиды позавидуют, и начнем. С чего? Со способа, вероятно. Исходя из… как это называется? из положения тела и — очень важно — из действий Германа, единственное, что тут может иметь место быть — отравление. Так… Стакан, чашка, кофейник…

Кофейник! Кофейник, из которого не выпили ни Герман, ни Ольга, ни Кристина — ни Кристина! — ни я. Та-ак… Старые песни на новый лад.

А если нет? Может, все-таки что-то другое? Какие-нибудь таблетки возле кровати или тот самый гранатовый сок… Э нет! В комнату я заглянула сразу после Германа, то есть увидела то же, что и он. Никаких таблеток там точно не было. Тупица! — рявкнул внутренний голос. — Да хоть бы там мешок таблеток лежал! Ты ведь уже решила, что это не может быть самоубийство, так чего на месте крутишься? Ждешь, по кому еще убийца «промахнется»?

Действительно. Да, в аварии пострадала тоже Вика.

Ага! — ехидно вклинился внутренний голос. — А ингалятор?

Нет, хочешь не хочешь, а придется признать, что целью каждый раз была Кристина, и сейчас дело в том самом кофейнике— только ленивый мог не заметить, что именно она и именно из этого чертова кофейника пьет каждое утро.

Злодеем может быть… Да кто угодно. Кроме… Так… Борис Наумович в больнице, отпадает. Хотя я ведь не знаю, когда он туда вернулся. Если вечером, после нашего чаепития, то все в порядке. А что, если утром? Тогда мог бы.

Светочки вчера не было, отпадает. Хотя могла ведь и забежать на пять минут.

Стас… Я покосилась на угрюмый профиль. Было бы логичнее, если бы он так помрачнел после аварии — как же, такое подозрение в непрофессионализме! Ан нет! После аварии он ходил… ну да, огорченный, но обычный, в общем. А сейчас — черный. Как будто ему не только смертный приговор зачитали, но уже и к плахе подвели. Доступ к кофейнику у него, впрочем, был — каждое утро на кухню завтракать заходит.

Равно как и Боб, впрочем. Но как-то это… маловероятно.

Зинаида Михайловна обыкновенно тоже завтракает на кухне, с Ниной. Полностью исключить нельзя и ее.

У Нины была прекрасная возможность налить в кофейник все, что угодно — но она не могла быть уверена, что «это» попадет лишь к Кристине. Или могла? Для этого нужно было оказаться «наедине» с кофейником в тот момент, когда и Герман, и Ольга, и вообще все, кроме Кристины, уже разбежались по своим делам. Теоретически возможно, практически сомнительно. Кстати, то же самое относится и к Зинаиде Михайловне, и к Бобу, и тем более к Стасу.

Легче всего приправить кофе — уже в столовой — могла бы Ольга. Или Герман. Поскольку и она, и он от кофе отказались. В мозгу мелькнула какая-то смутная догадка. Как рыбка — мелькнула, плеснула хвостиком и исчезла. Я даже не успела осознать, с чем или кем эта догадка была связана. Погоди-погоди. Вспомни всех, кто появлялся — или мог появляться возле злополучного кофейника. Нет, дело не только в этом, не только, не только…

Герман! Вот что мне не дает покоя — его странное поведение в комнате Вики. Про «путешествие» кофейника он знать не может, значит, не может и предположить, что Вика погибла по ошибке. В таком раскладе он должен — железно — кого-то в этой смерти подозревать, и этот подозреваемый должен быть ему дорог. Потому что все манипуляции с якобы предсмертной запиской дают один-единственный результат — этот самый «кто-то» выводится из-под удара, в смысле, из-под подозрения. Ибо если самоубийство — какие могут быть подозрения.

Нет, ребята, куда-то я не туда забрела, не в том направлении думаю. Ни у кого не было никаких оснований желать Викиной смерти — и кому, как не Герману, это знать. Значит, он никого не может в этом подозревать, тем более прикрывать. Полный абсурд. Если только… Он мог вычислить, что смерть Вики — случайность. Или все-таки не мог?

Наверное, у меня окончательно съехала не только крыша, но и чердак заодно с верхними этажами. Потому что вывод, в который я уткнулась, выглядел абсурднее четырехугольного треугольника. Или нет?

Нежный муж пытается убить свою горячо любимую жену? В конце концов, как правило, так и бывает: жен по большей части убивают именно мужья, а мужей, естественно, жены. Как в том анекдоте: «После женитьбы жизнь моя превратилась в сущее наслаждение. Прихожу вечером домой, а там мое сокровище. Целует, ужин мне готовит и щебечет, щебечет… Щебечет… Щебечет, черт бы ее взял!»

Можно придумать сюжет и покруче. К примеру, не было никакой такой любви с первого взгляда. Просто Кристина когда-то сильно обидела кого-то из друзей Германа — неважно, какого пола. Так сильно обидела, что он затаил ненависть на всю оставшуюся жизнь. И женился специально — чтобы устроить обидчице большое-пребольшое веселье, чем теперь и занимается.