У стен Старого Танжера - [2]

И еще одним удивительным даром обладал Башир: он пел, как ангелы на небесах.

Конечно, тому, кто впервые видел Башира, прежде всего бросалась в глаза его фигура. Горб на спине по форме и размерам напоминал большую сахарную голову, а горб спереди — страусиное яйцо. Однако Башир вовсе не походил на шута. Он был силен и стремителен. И одновременно в нем ощущалось какое-то скрытое величие.

Его смелость, решительность и ум притягивали к нему любопытных ребятишек, уличных газетчиков и попрошаек. Все они составляли его свиту, над которой он, такой же оборванец, как и они, властвовал безраздельно.

Но самыми верными его друзьями были щупленький мальчуган в огромной феске и девочка — такая стройная, свежая и хорошенькая, что можно было подумать, будто она явилась из какой-нибудь сказки, а не из реальной жизни.

Однажды летним днем, в час, когда толкотня и разноголосица на Большом базаре достигают наивысшего предела, горбун Башир появился на площади в сопровождении маленького Омара в большой красной феске и Айши, которая шла легкой танцующей походкой; у Омара в руках была тростниковая флейта, Айша несла тамбурин. Башир же, как обычно, шел, засунув руки глубоко в карманы своих изодранных штанов.

Вначале никто не обратил на них внимания. Люди привыкли видеть их на Большом базаре. И даже путешественники, оказавшиеся в это время в Танжере и на десяти разных языках с наивным изумлением обсуждающие базарные чудеса, не заметили три маленькие фигурки, затерянные в пестрой толпе.

Но тут мальчуган в огромной красной феске и девочка, каждое движение которой было исполнено удивительной грации, принялись играть на своих инструментах, а Башир запел. Стоило маленькому горбуну начать петь, как тотчас, словно по волшебству, воцарялась тишина. Чистота, нежность и поразительное богатство его голоса были, казалось, неземными. И мелодии его песен обладали такой же притягательной силой.

В них улавливались волнующие интонации испанских мелодий, чувствовалась таинственность протяжного пения арабов, хотя их никто никогда не слышал ни в Испании, ни в Марокко. Это были забытые андалусские песни времен мавританского владычества.

Голос маленького горбуна вызволил песни из глубины веков и выплеснул их на Большой базар. Покупатели забыли о своих покупках, а торговцы — о своей торговле. В несколько мгновений большая толпа обступила Башира.

Поистине невозможно представить себе многообразие лиц и нарядов в этой толпе. Старики, на лицах которых отпечатались спокойствие и мудрость, люди с изъеденными оспой телами, жители Юга и Севера, гор и равнин, городов и дуаров, погонщики верблюдов, купцы, грузчики, негры и метисы, шлёхи, рифы и даркава[2] (эти в религии самые фанатичные), крестьяне и нищие — и у каждого прическа, одежда — будь то убогое рубище или дорогая джеллаба[3] — соответствуют занятию, положению в обществе, выдают принадлежность к определенному племени или секте. Женщины держались позади мужчин — одни с закрытыми лицами, другие с открытыми; первые одеты в белые, черные, голубые и розовые ткани, у вторых волосы заплетены в косы — развевающиеся или прикрытые соломенными шляпами. И в глазах у всех собравшихся — одно и то же напряженное простодушное внимание.

Внезапно Башир перестал петь. И по толпе, еще не насладившейся вдоволь пением, прокатился слабый ропот. Но Башир поднял руку, и вновь воцарилось глубокое молчание. И горбун воскликнул:

— Друзья мои, торговцы и крестьяне, ремесленники и писцы, рыбаки и погонщики верблюдов! Вы знаете прекрасно, что все мы ежеминутно пребываем во власти Аллаха. И никто не ведает, что может случиться с ним в следующий миг. А я и подавно не знаю, я иду своей дорогой в жизни, поступаю так, как велят мне духи. И вот когда я приближался без всякой цели к Большому базару, некий дух заговорил со мной:

«О Башир, ты, у которого горб спереди и сзади, расскажи своим друзьям о себе, дабы отвлеклись они от повседневных забот, распахни перед ними огромный мир и поведай о судьбах людских. Но только не поступай, о Башир, так, как поступают те, кто читает вслух истории по книгам, или беспрестанно пережевывает прошлое, или довольствуется вымыслом. Нет, расскажи о том, что ты видел своими глазами. И вложи в свои рассказы правду, которой учила тебя жизнь, день за днем и ночь за ночью. Тогда друзья твои познают безрассудство и благоразумие, изведают тяготы и чаяния своего времени. И еще приобщатся они жизни многих народов, поскольку ты, нищий горбун, ты — дитя Танжера, где скрестились дороги всех земель».

И в то мгновение, когда шепот, выдающий смятенное любопытство, пробежал по стоглавой толпе, Башир внезапно хлопнул себя по переднему горбу и воскликнул:

— В самом деле, кто лучше меня знает этот город, старый и новый, его улицы и дома, его тайны и живущих в нем людей, правоверных и иноверцев? И разве Аллах не наделил меня способностью к чужим языкам и наречиям? Испанский и французский — да я выучил их вместе с арабским, ведь французы и испанцы хозяйничают в нашей стране. Когда европейские народы воевали и немцы пришли сюда, я, еще совсем малолетка, чистил сапоги их офицерам. А когда война закончилась и стали ждать новую, ту, которой они теперь друг другу угрожают, я делал такую же работу для американцев. А еще я разносил кофе по садам, которыми окружены роскошные особняки. И ухаживал за ослами на постоялых дворах, где останавливаются караваны. Я был подмастерьем у ткача и попрошайничал. Доводилось мне петь в самых богатых домах. А кто станет стесняться нищего ребенка, горбуна? Никто. И я наблюдал жизнь, и узнавал души людей, и проникал в их мысли. Вот о чем я сейчас вам поведаю, братья мои…