У стен Ленинграда - [58]

В небо рикошетом залетали трассирующие пули, прошивая темноту.

Началась фронтовая ночь.

Мы точно знали правила стрельбы немцев в ночное время: их пулеметы вели огонь каждый по своему сектору обстрела на определенную дистанцию и меняли дальность огня только при крайней необходимости.

Вот и сегодня два их пулемета ведут кинжальный обстрел нейтральной зоны; за одним из них мы со Строевой и охотились всю ночь, чтобы узнать его местонахождение. Для того чтобы определить, откуда ведет огонь вражеский пулемет, нужно увидеть вспышку огня и услышать полет пуль, но трудно удержаться, чтобы не ткнуться лицом в землю, когда пули проносятся со свистом над головой.

Всю ночь мы наблюдали за расположением вражеских дзотов.

На рассвете Зина, прижимаясь к сырому брустверу, снова и снова тщательно проверила установку ночного ориентира, положение рогатки, на которой лежала винтовка, пыталась найти место расположения вражеского пулеметного дзота. Мы осматривали каждый сантиметр земли. Не найдя ничего, опять подходили к ориентиру и проверяли его направление. Все было на месте, а вражеский дзот словно сквозь землю провалился.

Вдруг показался вражеский связист. Он пробирался к кирпичному дому на окраине Урицка. Подвал дома был превращен в узел сопротивления.

— Иосиф, — окликнула меня Строева, — посмотри, я не могу понять, то ли наш ориентир ночью сбили или же немцы стреляют с открытой позиции.

— Минутку можешь обождать, Зина?

— А что?

— Да тут один дурак тянет телефонную линию к кирпичному зданию. Вон он, видишь?

— Кончай с ним, да скорее сюда, здесь дело поважнее.

Зина забыла о том, что произошло со мной, она по-прежнему считала меня метким стрелком. А для меня это был первый выстрел по живой цели после ранения.

— Проверь еще раз, Зиночка, я сейчас.

В тот момент, когда связист приподнялся на левую руку, а правой потянул на себя провод, я выстрелил — телефонист ткнулся лицом в землю. Значит, могу! Могу! Передо мной лежал убитый враг!

Возвратясь к Строевой, я спросил:

— Ну как?

— А ведь ты его классически ликвидировал, он даже ногами не передернул, — похвалила девушка и до ушей покраснела: она вспомнила мое ранение в глаз.

Три часа, не сходя с места, не шевелясь, мы следили за узенькой полоской земли на бруствере немцев, где, как мы предполагали, была амбразура вражеского дзота.

Немцы неплохо укрывали свои бойницы от снайперского глаза. Бронированный лист с обеих сторон покрывался специальной краской, летом под цвет травы и песка, зимой — белой. Невооруженным глазом заметить такую бойницу на расстоянии двухсот метров было невозможно. Амбразуру нам помог найти ветер. По сторонам узенькой полоски земли ветер шевелил стебельки травы. На продолговатой же полоске стебли травы стояли неподвижно.

— Ах, вот ты где! Наконец-то! Ночью займемся тобой! — Зина, от радости потирая руки, не отводила глаз от окуляра перископа.

Все нужные приготовления для ночной перестрелки с пулеметами противника мы закончили засветло. Строева ушла на командный пункт роты, а я зашел в блиндаж пулеметчиков.

Жилье это было рассчитано человек на десять. Свет проникал через маленькое стекло, врезанное в массивную дощатую дверь. У входа стояли в пирамиде винтовки, рядом в чехлах — запасные пулеметные стволы с намотанными сальниками, поодаль рядами у стенки лежали коробки с набитыми лентами. В блиндаже было тепло и уютно, бойцы, полураздетые, лежали на нарах и слушали «Мертвые души». На патронном ящике в консервной банке стояли первые весенние цветы. Молодой краснощекий парень с красивыми выразительными глазами, подстриженный под первый номер, читал с выражением.

— Андрюша, — послышался чей-то голос со второго яруса. Чтец остановился. Лукавая улыбка расползлась по его румяным щекам с ямочками.

— А у нас ведь есть свой Плюшкин — Сергей Богданов. Ходит сутулясь, всегда небритый, в грязной гимнастерке. Мылся, наверное, еще дома, перед уходом на фронт. В вещевом мешке у него чего только нет! Кроме живого ежа, все найдется.

— Не слушай его, Андрей, это он на меня по пьянке брешет, — отозвался Богданов. — Ну а на этого самого Плюшкина мы действительно смахиваем. Вот хотя бы Прохор…

— Сергей, — перебил его пожилой боец с утиным носом, — ты, никак, рехнулся. Глянь, какой я чистенький!..

Я не мог больше бороться с усталостью, прикорнул на краю нар. Сколько проспал — не знаю. Но вот кто-то дернул меня за руку. Я схватился за винтовку.

— Да ты не бойся, это я.

Я протер глаза и увидел Зину Строеву. В руках она держала котелок:

— Видишь, покамест ты храпу задавал, у меня обед поспел. Небось проголодался. Наши ребята уже дают концерт для фрицев.

Мы вышли в траншею. В тихом сумраке наступающей белой ночи где-то высоко в небе курлыкали запоздавшие журавли. Со стороны Финского залива, дымясь, медленно полз по лощинам туман, подступая все ближе и ближе к линии фронта.

— Эй, старшина, сегодня что делать будем под музыку? — спросила Строева, поравнявшись с Нестеровым.

— Стрелять, Зина, минуточку повремените, сегодня сделаем один дзотик, ответил Нестеров и привычно ударил по струнам гитары.

— Федор! — крикнул издали незнакомый сержант. — Играй нашу саратовскую плясовую! — И, понизив голос до полушепота, добавил: — Сейчас ребята понесут сруб для дзота.