У шоссейной дороги - [29]

…На другой же день после выхода газеты в свет за мной был послан нарочный — шофер Рогачева, тот самый, что однажды вместо медовухи напился олифы. Тюха протянул мне записку:

«Пчеловоду совхоза «Восток» явиться в управление к 9 ч. утра».

— Зачем? — спросил я у Тюхи. Тот равнодушно пожал плечами.

— Начальник зря не вызывает. Или вознос будет (Тюха при этом поднял палец вверх), значит вознесет тебя, повысит; или — разнос (Тюха ударил по воздуху кулаком), значит, сотрет тебя в порошок. Такой мой начальник. Рогачев есть Рогачев!

— Уж не стиральные ли порошки делает из людей твой начальник? — улыбнулся Кузьма Власович. — Ты того… Не желаешь, Тюха, заглянуть ко мне в кладовочку? Олифы еще полфляги. Не жалко. Ульи все покрасил. Остатки сладки…

— Опоздал, дядя Кузя. Непьющим я стал. Мерси, — отпарировал Тюха.

В приемной Рогачева симпатичная и ласковая девушка с медальоном на шее, который был величиной с будильник, с улыбкой, но непреклонно сказала:

— Подождите! Петр Яковлевич занят.

В двери входили и выходили, время текло, я три раза перелистал «Огонек» и устал уже наблюдать за девушкой-секретарем, а меня все не пускали к начальнику. Собственно, подумал я, у меня есть директор, зачем я здесь? Может, Рогачев узнал, кто я, и хочет с глазу на глаз просто по-товарищески поговорить? Но ведь нельзя же мариновать человека…

Я вконец рассердился и ушел. А назавтра за мной опять приехали, и снова повторилась та же история. Меня заставили ждать, хотя у начальника никого не было. Не выдержав, я вошел в кабинет вслед за женщиной, колхозным зоотехником. Кабинет огромный, целый зал для заседаний. Я сразу узнал Рогачева, поздоровался, но он даже не обратил на меня внимания, и я понял, что приглашен сюда не для дружеского собеседования.

Женщина решительно подошла к столу:

— Вы, конечно, знаете, что председатель лишил меня премиальных на пятьдесят процентов?

— Так вы пришли, чтоб я лишил вас на все сто? — нахмурился Рогачев. — Председатель выполнил мое распоряжение. Ясно?

— Я думала, вы поддержите меня. В санаторий еду.

— Ах, вы решили, ссылаясь на болезнь, сполна выхлопотать премиальные? Нехорошо, премиальные не просят. Это не материальная помощь.

— Я заслужила их. Заработала…

— Выходит: не заслужила. Разговор окончен. Все. — И он схватился, за телефонную трубку, закричал: — Я спрашиваю: ты кто? Агроном? Так вот, чтоб сенаж любыми путями был заложен. Хоть семенную пшеницу скоси, а план выполни. Прежде, чем я лишусь красной книжицы, я постараюсь с тебя снять голову. Понял? Все! — Он замолчал и, жуя челюстями, долго смотрел на меня, очевидно, собираясь с мыслями.

— Ты что же? — заорал он на меня. — Тебя приглашает начальник, тебя привозят на персональной машине, а ты сбегаешь? — Он снова замолчал. Я улыбнулся: значит узнал, иначе откуда ему известно, кто я такой. Посмотрим, что будет дальше. Моя улыбка взорвала его. Он вскочил с кресла и забегал вокруг стола, размахивая руками:

— Кто тебе позволил протягивать в газету вредные идейки и клеветать на моих работников?

Ах, вот в чем дело! Я задел его самолюбие. Нет, этот человек никогда не станет настоящим руководителем. Он же играет роль начальника, позирует. И кое на кого производит впечатление! К сожалению, такие типы еще встречаются. Пока им удается кое-кого обманывать. Но это ненадолго.

— Во-первых, — продолжал Рогачев — ты нажил себе уйму врагов в лице честных тружеников. Во-вторых, твоя заметка принесет практически огромный вред всем хозяйствам и в целом району, потому что многие медоносные угодия останутся неопыленными… Частники теперь побоятся вывозить пчел. И мы недополучим тысячи центнеров гречихи, горчицы и прочего. — Он снова уставился на меня маленькими серыми глазками. А я подумал: неужто и в самом деле не узнает? Или я для него теперь муравей, букашка?

— Если туда вывезти колхозных и совхозных пчел, то все будет в порядке, — попытался я как можно спокойнее разъяснить суть дела.

— Опять же: «если»! — закричал он и замахал руками. — Колхозные пчеловоды не хотят выезжать за пятнадцать-двадцать километров от дома. И их не заставишь!.. А частник отправится хоть за тридевять земель. Он лично заинтересован. У нас каждый гражданин имеет право заводить свою пасеку и увеличивать ее до любых размеров. Но у него нет медоносных пастбищ, поэтому мы обязаны всячески оказывать ему помощь.

— Стало быть, шире дорогу частнику, а общественные пасеки пусть хиреют. И потом, вы можете говорить нормально? Вы все же, как-никак, руководитель.

Рогачев на мгновенье оторопел, но тут же окинул меня презрительным взглядом. Он подошел ко мне вплотную и неожиданно сказал:

— Я-то руководитель! А ты? Ты почему, Веселов, так низко опустился? Не работаешь по специальности. Диплом пропил, что ли? Или оказался бездарным агрономом?

Он торжествовал. Ему казалось, что он сполна расплатился со мной за своих пчел, которых вынужден был убрать с нашей пасеки, за мою заметку и за все прошлое. Он ошибался, ох, как ошибался! Но на душе у меня кошки скребли.

12

Было воскресенье. Стояла необыкновенно радостная тишина. В небо за озером и над ближним лесом словно кто-то пустил несколько белых пушинок. Они неожиданно на моих глазах превратились в облака, разрослись, заклубились и легко тронулись в путь, оставляя за собой чистый лазурный след. Озеро наслаждалось покоем, светом и теплом. Оно порой вздрагивало от шелеста березового листка, по его поверхности пробегала рябь, и снова погружалась в блаженную дремоту. Оно, как человек на морском пляже, подставляло свое могучее, лоснящееся тело солнцу, радовалось его щедрости.