У рыбацкого костра - [47]

Атакши распахнул дверь и изменился в лице. Река сделалась черной, как влажная земля. И из этой страшной воды иногда вылетали над порогом бешено мчавшиеся с верховьев круглые камни, и падали на дно, раскидывая грязные брызги.

- Песок пошел или грязь? - спросил мельник.

Атакши вышел на берег, зачерпнул воду ладонью.

- Песка совсем мало, - крикнул он. - Сейчас надвинется черная чума.

Он вернулся к нам и сел скрестя ноги. Но чашку с чаем не взял, прислушался и - вскочил.

Река, только что бушевавшая в берегах, вдруг затихла, и мне показалось, что я оглох.

С мельником мы выбежали вслед за Атакши к берегу. На реке не было ни волн, ни брызг. Вода ушла. Во всю ширь фарватера ползла теперь только липкая, черная грязь, и где-то в ней гремели камни. Страшная картина: будто неведомая сила тянет по булыжникам широкий и длинный, грязный палас.

- Конец всему живому! - горько сказал Атакши. - Глядите, как гибнет рыба!

Не забыть мне этих минут! То здесь, то там, поднимая головы из липкой грязи, рыбы жадно глотали воздух и снова опускались в кашу ила и грязи. Иногда усачи и форели не проваливались на дно и казались торчащими из грязи сучьями или палками.

- Забирай девчат, пусть возьмут ведра, корзины, пошли, пока нет воды! - сказал Атакши мельнику и засучил штаны выше колен.

Мы спустились метров триста и вышли на равнину, где река, вырываясь из теснин, загрязнила широкую пойму.

Грязь разлилась здесь невысоким слоем - в две пяди, и в ней торчали живые «палки» или виднелись еле заметные ямки.

Атакши и Эрзуман начали собирать рыбу, я с девушками относил к берегу корзины и ведра, наполненные усачами и форелями. Среди них виднелись и небольшие лососи.

- Быстрее к Черной речке! - скомандовал Атакши, подхватывая две последние корзины с рыбой.

В устье речки вода была почти светлая, и многие рыбы, прочистив жабры, поднялись по ней выше щита, который еще в незапамятные времена построили дагестанские рыбаки. А уснувшую рыбу девушки сложили в траве на берегу.

Когда мы пошли в обход по пойме еще раз, из села прибежали мальчишки. Атакши и их заставил промывать рыбу в Черной речке и выпустить живую.

Со всех соседних скал слетелись к пойме орлы, вороны, сороки и даже оляпки и начали подбирать рыбу, валявшуюся в липкой жиже. А в самой Черной речке, когда Атакши закрыл щит, прыгали и плескались форели, как в большом пруду.

Вечерело. Мельник с девушками ушел молоть зерно. Я потянулся за ребятами в село, неся тяжелую сумку, в которой лежали отборные усачи и один лосось. Атакши остался у Черной речки. Он сказал мне на прощанье:

- Зайди к сыну, пусть ружье принесет и вот эту рыбу захватит.

- Что ж, и ночевать тут будешь? - спросил я.

- Придется. До утра река не осветлится, а в Черной речке у рыбы много врагов. Чуть стемнеет, заскулят, зашумят по всем зарослям лисицы и шакалы, волки и рыси. Нужен глаз да глаз. А я просижу ночь - будем все с рыбой.

Я шел домой и думал, что плохо знаю «речного человека», действительно доброго и чистого душой.

И, просыпаясь ночью, думал о нем: горное эхо далеко разносило выстрелы Атакши. За всех нас он один не спал в эту ночь и пугал зверей у истоков Черной речки в пойме бурного Самура…

‹№ 13, 1959)

Ахты, Дагестанская АССР

Авторизованный перевод с лезгинского Вл. Архангельского

Евг. Пермяк

Балкунчик

В Крыму, между поселками Планерское и Щебетовка, перегородили плотиной балку, и получился отличный ставок. Прослышав, что в этом водоеме водится рыба, мы отправились попытать счастье. Беседуя о том о семи и, конечно, о крупной рыбе, мы дошли до ставка. Тишина. Ни души… Некому даже задать обычные вопросы: как клюет, на что берет и какая водится рыба.

Вдруг в кустах мелькнула полосатая тельняшка.

- Здравствуйте, товарищ капитан, - окликнул мой спутник паренька лет двенадцати.

- Здравствуйте, - ответил тот.

Познакомились. Отрекомендовались друг другу. Он назвался временным помощником пастуха.

- В каникулы дяде помогаю скот пасти, да вот рыбачу.

- И удачно? - спросил мой товарищ.

- Еще бы. Тут рыбу не переловишь.

- А какая здесь рыба?

- Балкунчики, - ответил мальчик.

- Балкончики? - переспросил я.

- Да. Жирные-прежирные балкуны. Даже на чистой воде жарить можно.

Мы переглянулись. Ни один из нас не только не видал рыбы с таким названием, но и не слыхал о ней. А сознаться не хотелось. Рыбачья гордость не позволяла. Тогда мы пошли в обход. Мой товарищ спросил:

- Крупные балкуны попадаются?

- Не очень. Зато помногу. Сейчас увидите. Я вершу вытаскивать буду.

Тут наш знакомый запустил руку по самую щею в воду и вытащил конец бечевы, к которой, как оказалось, была привязана верша.

- Теперь смотрите! - крикнул он и рывком, вытащил вершу, сооруженную из проволочного каркаса, обтянутого мелкой металлической сеткой.

В верше кишела рыба. Мы увидели типичных для всех прудов мира карасей.

- Это и есть балкунчики? - спросил мой товарищ.

- Ну конечно, - с гордостью ответил удачливый рыбак, выбирая крупных карасей и с торопливой бережностью выкидывая в пруд мелочь.

- Это же караси! - сказали мы с товарищем в один голос.

- Не-ет! - возразил мальчик. - В том пруду караси - это караси. Потому что они самородные, а в этом саженые. Дедушкины.