У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [66]

Беспокойство овладело Аланом при виде этого живого предостережения. Как только Соквэнна ушел исполнять данное ему поручение, Алан приступил к приготовлениям в дорогу. В нем пробудилось сильное желание отправиться сейчас же в путь, не медля ни минуты, но он сумел убедить себя в безумии подобной поспешности. Он будет в отсутствии много месяцев, возможно даже целый год на этот раз; надо многое сделать, заняться массой мелочей, оставить множество инструкций и советов. Он должен во что бы то ни стало увидеться, по крайней мере, со Смитом перед отъездом. Необходимо оставить несколько письменных распоряжений Тотоку и Амок Тулику.

Работа по приготовлению к отъезду подвигалась. Но злое предчувствие упорно не покидало Алана, и он беспрестанно повторял себе, что его страх необоснован и лишен смысла, что никакая опасность не грозит ему. Он старался убедить себя, что был дураком, приказав пастухам вернуться на ранчо. По всей вероятности, Грэйхам совсем не покажется, говорил он себе, а если и покажется, то через много дней или недель. И даже в этом случае он будет бороться законными путями, а не с оружием в руках.

И все же тревога не покидала Алана. По мере того как часы проходили и приближался вечер, какая-то невидимая сила еще сильнее побуждала его скорей уже очутиться на той дороге, что шла за рощей, вместе с Мэри Стэндиш. Между двенадцатью и пятью часами он видел ее дважды. За это время он покончил с письмами. Он заботливо осмотрел свои ружья и нашел, что его любимая винтовка и автоматический пистолет находятся в исправности. Наполняя свой патронташ, Алан в то же время называл себя за это дураком. Он даже отнес некоторое количество патронов и два ружья в дом Соквэнны, говоря себе, что этот дом находится на краю лощины и лучше всего приспособлен для защиты в случае необходимости. Возможно, что «Горячке» придется защищаться, и ружья пригодятся ему, если Грэйхам явится уже после того, как он и Мэри будут благополучно подвигаться по пути в Ном.

После ужина, когда солнце отбрасывало уже длинные тени, Алан в последний раз осмотрел свой дом и запасы пищи, которые приготовила Вегарук. Он нашел Мэри на краю лощины; она пристально всматривалась в сгущающиеся сумерки в том направлении, где лощина была глубже и уже.

— Я покину вас на короткое время, — сказал Алан. — Но Соквэнна вернулся, и вы не будете одни.

— Куда вы идете?

— Не дальше рощи, вероятно.

— Тогда я пойду с вами.

— Я буду очень быстро шагать.

— Не быстрей меня, Алан.

— Но я хочу только убедиться, что в этом направлении все спокойно, пока сумерки не скрыли дали.

— Я помогу вам в этом. — Она взяла его под руку. — Я иду с вами, Алан, — решительным тоном повторила она.

— Да, это очевидно, что вы идете, — весело смеясь, сказал он. Внезапно Алан наклонился и прижался губами к ее руке. Потом они рука об руку пустились по дороге, по которой они ни разу не ходили больше с того дня, что он вернулся из Нома.

Лицо девушки было покрыто легким румянцем; ее прекрасные глаза мягко и нежно светились. Она не старалась этого скрыть от Алана. Он забыл о роще, о равнине, лежавшей за ней, о предостережении Соквэнны быть начеку около расщелины Привидений и мест, к ней прилегающих.

— Я много думала сегодня, — заговорила Мэри Стэндиш. — Потому что вы на такой долгий срок оставили меня в одиночестве. Я думала о вас. И от моих мыслей я чувствовала себя счастливой, как никогда.

— А я был в раю, — ответил он.

— Вы не думаете, что я скверная?

— Я скорее мог бы думать, что солнце никогда больше не взойдет!

— Или, что я не женственна?

— Вы воплощаете мою мечту обо всем, что есть великого в женственности.

— Однако я погналась за вами, я сама бросилась к вам, я повисла у вас на шее, Алан.

— За что я благодарен судьбе, — искренне прошептал он.

— Я сказала вам, что люблю вас. Вы держали меня в своих объятиях и целовали меня…

— Да.

— И теперь я иду опять с вами…

— И будете продолжать так всю жизнь, если только захотите.

— А я — жена другого.

Она вздрогнула.

— Вы моя, — твердо заявил он. — Вы знаете это. Кощунство говорить о себе как о жене Грэйхама. Закон вас связал с ним, и это все. Сердцем, душой и телом вы свободны.

— Нет, я не свободна.

— А я вам говорю, что вы свободны!

Спустя несколько мгновений она прошептала ему на ухо:

— Алан, вы самый благородный человек во всем мире, и я вам скажу, почему я не свободна. Потому что душой и сердцем я принадлежу вам.

Он не решался посмотреть на нее. Чувствуя происходившую в нем борьбу, Мэри Стэндиш с чудесной улыбкой на губах посмотрела вперед и нежно повторила:

— Да, вы самый благородный человек в мире!

Они все еще шли, держась за руки, опускаясь и поднимаясь по неровной тундре. Они делились впечатлениями об оттенках неба, о птицах, о цветах, о сумерках, сгущавшихся вокруг них. Но Алан все время вглядывался вдаль, ожидая заметить признаки жизни. Одна миля, потом другая, потом третья — и перед ними в серой мгле далеко впереди показалась расщелина.

Странно, что Алан мог думать теперь о письме, написанном им Элен Мак-Кормик, но он о нем вспомнил сейчас и поделился своими мыслями с Мэри Стэндиш. Она тоже всматривалась в завесу сумерек, отделявшую их от рощи.