У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [62]

— Вы не ошиблись в своих чувствах в тот день, когда я уходил? — спросил он. — Вы… любите меня?

— Да.

Еще несколько мгновений смотрел он ей в глаза. Потом отошел. И даже Киок и Ноадлюк услышали его смех. Это странно, подумали они, — Киок со своим ножом, Ноадлюк со своим ружьем: на крыше поет птица, Алан Холт смеется, а Мэри Стэндиш стоит в полном безмолвии.

Через несколько секунд Соквэнна, сидевший на корточках у маленького окна чердака, где он провел с винтовкой на коленях столько времени без сна, увидел своего хозяина, который шел по открытому месту. Что-то в походке Алана вызвало в памяти старика воспоминание о давно прошедших днях, когда расщелина Привидений гудела от криков битвы. Его руки, сморщенные и скрюченные теперь от старости, принимали участие в героической защите своего народа от угнетателей, пришедших с далекого Севера.

Затем Соквэнна увидел, как Алан вошел в дом, где был Росланд; пальцы старика тихо застучали по старинному барабану, лежавшему рядом с ним. Его взгляд устремился на отдаленные горы, и он запел про себя старую боевую песню, умершую и забытую всеми, кроме Соквэнны.

Он закрыл глаза, и снова из тьмы выступила яркая картина: извилистые тропинки, по которым собирались бойцы, на лицах которых выражалась жажда битвы.

Глава XXII

Когда Алан вошел в свою комнату, закрыв за собой дверь, Росланд сидел у письменного стола. При виде вошедшего, он не обнаружил ни малейшего волнения и поднялся, чтобы поздороваться. Росланд сидел без пиджака, засучив рукава, и он не пытался скрыть, что вволю порылся в книгах и бумагах хозяина хижины.

Он приблизился к Алану, протягивая ему руку. Это был не тот Росланд, который на «Номе» советовал Алану не вмешиваться в чужие дела. Он держал себя так, будто встречал друга, и приветливо улыбался перед тем, как заговорить. Что-то такое побудило Алана ответить улыбкой. Под этой улыбкой скрывалось восхищение перед самообладанием неожиданного гостя. Небрежно пожав протянутую руку, Алан заметил, однако, что в теплом пожатии Росланда не чувствовалось неуверенности.

— Как поживаете, Парис, старый дружище? — добродушно приветствовал его гость. — Я видел, как несколько минут тому назад вы зашли к Прекрасной Елене, а потому я ждал вас. Она немного испугана. Ее нельзя в этом упрекать: Менелай весьма разгневан. Но верьте мне, Холт, я и вас не упрекаю. Я слишком хороший спортсмен. Все это дьявольски хитро задумано. Она может вскружить голову любому человеку. Я хотел бы быть в вашей шкуре теперь. На «Номе»я и сам с удовольствием стал бы предателем, если бы только она выразила малейшее желание.

Он достал из жилетного кармана сигару — большую, толстую сигару с золотым ободком. Что-то такое опять побудило Алана принять сигару и закурить. Вся его кровь кипела, но Росланд ничего не замечал. Он видел только кивок головы, спокойную улыбку на губах Алана и явно беззаботное отношение к создавшемуся положению. Это понравилось агенту Грэйхама. Он снова сел на стул перед письменным столом и жестом предложил Алану сесть рядом.

— Я полагал, что вы тяжело ранены, — сказал Алан. — Вы получили скверный удар ножом.

Росланд пожал плечами.

— Это знакомое вам дело, Холт, — расплата за удовольствие бежать со смазливым личиком. Одна из тлинкитских девушек, там, в третьем классе, — помните? Миленькое существо, не правда ли? Я хитростью заманил ее в свою каюту, но она оказалась непохожей на других индейских девушек, которых я знал. На следующую ночь брат или возлюбленный или еще кто-то через открытый люк пырнул меня. Удар оказался неопасным. Я пролежал в госпитале только неделю. Удачно вышло, что меня туда положили. Иначе, я не увидел бы однажды утром из окна миссис Грэйхам. От какого пустяка зависит наша судьба, а? Если бы не было девушки, ножа и госпиталя, я не очутился бы теперь здесь, сердце Грэйхама не трепетало бы от нетерпения, а вам, Холт, никогда не улыбнулось бы величайшее счастье, которое вряд ли вам когда-нибудь представится.

— Боюсь, что я вас не понимаю, — сказал Алан, скрывая свое лицо в густом клубе дыма. Его безразличный тон произвел сильное впечатление на Росланда. — Ваше присутствие заставляет меня думать, что счастье, пожалуй, повернулось ко мне спиною. В чем может заключаться выгодность моего положения?

Глаза Росланда приняли серьезное выражение, его голос зазвучал холодно и твердо:

— Холт, как двое мужчин, которые не боятся необычайных обстоятельств, мы можем называть вещи их собственными именами, не так ли?

— Несомненно, — произнес Алан.

— Вы знаете, что Мэри Стэндиш в сущности — Мэри Грэйхам, жена Джона Грэйхама?

— Знаю.

— И вам также, вероятно, известно теперь, почему она убежала от Грэйхама.

— Да, известно.

— Это значительно облегчает дело. Но во всей этой истории есть и другая сторона, которой вы, возможно, не знаете, и я пришел сюда, чтобы вам изложить ее. Джона Грэйхама не интересует ни один доллар из состояния Стэндишей. Он хочет и всегда хотел только девушку. Она выросла на его глазах! С того дня, как ей минуло четырнадцать лет, он жил мечтой о том, что она будет его женой. Вы знаете, как он добился того, чтобы она вышла за него замуж, и вы знаете, что случилось потом. Но Грэйхаму безразлично, ненавидит она его или нет. Он желает ее. А это, — Росланд указал рукой на окружающую местность, — самое прекрасное место в мире для ее возвращения к нему. Я просмотрел ваши книги. Ваша собственность в том виде, какова она сейчас, стоит не больше ста тысяч долларов. Мне поручено предложить вам в пять раз больше. Другими словами, Грэйхам хочет отказаться от всякой личной мести за похищение его жены. Вместо этого он предлагает уплатить вам пятьсот тысяч долларов за право провести здесь свой медовый месяц и сделать из этого ранчо загородную виллу, в которой будет постоянно жить его жена, а он будет наезжать сюда, когда ему заблагорассудится. Будет, конечно, заключено условие о том, что интимная сторона сделки должна храниться в строгой тайне и что вы покинете Аляску. Я высказался, кажется, достаточно ясно?