У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма - [23]

В таком настроении, с ощущением противоречивых чувств в душе, Алан потушил свет и лег в постель. Он стал думать о родных местах. Это было куда приятнее! В десятый раз он принимался высчитывать, сколько времени пройдет еще, пока встанут перед ним покрытые ледниками гребни Эндикоттских гор и первыми поприветствуют его возвращение на родину. Карл Ломен, который поедет на следующем пароходе, присоединится к нему в Уналяске. Они вместе отправятся в Ном. Потом он проведет около недели на полуострове Чорис, поднимется вверх по течению Кобока, минуя Коюкук и далекое северное озеро, и все дальше будет подвигаться туда, куда еще не заходили цивилизованные люди, к своим стадам и своим людям. С ним вместе будет «Горячка» Смит.

После долгой зимней тоски по родине такие мысли могли, конечно, навеять приятные сновидения. Но в эту ночь они не приходили. «Горячка» Смит исчез, а на его месте появился Росланд. Киок хохотала и превращалась то и дело в дразнящий облик Мэри Стэндиш. «Как это похоже на нее! — подумал Алан во сне. — Киок всегда кого-нибудь мучает».

Утром он чувствовал себя лучше. Когда он проснулся, солнце уже высоко стояло в небе и заливало своими лучами стены его каюты. Пароход качался на волнах в открытом океане. На востоке виднелся берег Аляски, напоминая собою темно-синюю туманность. Но белые вершины св. Ильи высоко выделялись на фоне неба, подобно снежным знаменам. «Ном» полным ходом несся вперед. Под влиянием стука машин кровь быстрее стала пульсировать в жилах Алана, а его сердце забилось заодно с могучей силой, двигавшей пароход. Здесь делалось дело. Каждый поворот колес, от которых вода бурлила за кормой, означал скорое приближение к Уналяске, лежавшей на полпути к Алеутским островам. Алана огорчало, что они теряют драгоценное время, сворачивая с прямого пути, чтобы зайти в Кордову. Мысль о Кордове напомнила ему о Мэри Стэндиш.

Он оделся, побрился и спустился к завтраку, продолжая думать о ней. Снова встретиться с ней было довольно неприятно теперь, после их ночного разговора; он боялся очутиться в неловком положении, несмотря на то, что не чувствовал никакой вины за собой. Но Мэри Стэндиш избавила его от угрызений совести, которые он мог бы испытывать в связи с проявленной им прошлой ночью невежливостью. Мисс Стэндиш сидела уже за столом. Она не обнаружила ни малейшего волнения, когда он сел напротив нее. На ее щеках был легкий румянец, напоминавший своим теплым оттенком сердцевину дикой розы тундр. Ему показалось, что в ее глазах горит еще более глубокий, еще более прекрасный огонь, чем когда-либо раньше.

Она кивнула ему головой, улыбнулась и возобновила прерванный на мгновение разговор с соседкой. Впервые Алан видел, что ее интересовала беседа за столом. У него не было намерения прислушиваться, но какая-то непобедимая сила покоряла его волю. И он узнал, что соседка мисс Стэндиш едет в Нурвик на реке Кобок преподавать детям в туземной школе; что она много лет учительствовала в Досоне и хорошо знала историю Белинды Мелруни. Алан вывел заключение, что Мэри Стэндиш очень интересуется этим вопросом, так как мисс Робсон, учительница, обещала прислать ей сохранившуюся у нее карточку Белинды Мелруни и просила мисс Стэндиш дать ей свой адрес. Девушка явно колебалась ответить на это, а потом сказала, что еще не знает, где она остановится, и напишет мисс Робсон в Нурвик.

— Вы непременно напишите мне, — просила мисс Робсон.

— Да, да, я вам напишу.

Мисс Стэндиш явно не хотела, чтобы Алан слышал их, и говорила очень тихо. Алан почувствовал облегчение. Ему стало ясно, что несколько часов сна и красота утра совершенно изменили настроение девушки. Сознание ответственности, раньше не дававшее ему покоя, оставило его. Только безумец, уверял себя Алан, мог бы найти сейчас следы трагизма на ее лице. За вторым завтраком и за обедом Мэри Стэндиш оставалась такой же, как и утром. В течение дня Алан совсем не видел ее, и он пришел к выводу, что она намеренно избегает встречи с ним. Он отнюдь не был этим недоволен. Это давало ему возможность спокойно заниматься своими делами. Он принял участие в споре в курительной по вопросу о политике Аляски, курил свою почерневшую трубку, не боясь никому помешать дымом, и беззаботно прислушивался к разговорам на пароходе. И сейчас у него было так безоблачно на душе, как не было ни разу с момента первой встречи с мисс Стэндиш. Однако, когда наступил вечер, и он делал свою обычную двухмильную прогулку по палубе, Алан почувствовал, что в нем все растет и растет чувство одиночества. Чего-то ему недоставало. Он не отдавал себе отчета, в чем дело, пока не увидел Мэри Стэндиш. Она шла из коридора, в котором помещалась ее каюта, и теперь стояла одна у перил. С минуту Алан колебался, но затем спокойно подошел к ней.

— Какой сегодня чудесный день, мисс Стэндиш, — сказал Алан. — До Кордовы осталось всего несколько часов езды.

Она едва обернулась и продолжала смотреть на окутанное мглою море.

— Да, чудесный день, мистер Холт, — повторила она. — И до Кордовы всего несколько часов езды. — Потом тем же тихим голосом, без всякого подчеркивания, она добавила: — Я хочу вас поблагодарить, мистер Холт. Вы мне помогли принять важное решение.