У нас убивают по вторникам - [2]

– Сажать нас надо, – сокрушенно советует кто-то из чиновников.

– Тогда уж всех. А кто работать будет? – задает Капотин риторический вопрос.

Молчат. Думают.

Заметим, пока они думают, что никакой фантасмагорией тут и не пахнет. Всё похоже на заурядное производственное совещание. И голоса заурядны, и лица, и сами слова. И то, что сейчас предложит товарищ генерал Пробышев, прозвучит вполне буднично: так затурканный прораб в строительном вагончике, чтобы ублажить начальство, спешит выдвинуть деловую идею, доказывающую его если не рвение, то сообразительность.

Он предлагает:

– Убить, может, кого-нибудь?

– А что? Может, и подействует, – соглашается Капотин.

– У вас, силовиков, один разговор – убить, – шипит Манин. – А если тебя убить?

– Меня нельзя.

– Это почему? – удивляется Капотин.

– Да не люблю я этого. Не нравится как-то. Ерунда какая-то – жил, жил и вдруг мертвый. Неприятно.

– Все равно когда-нибудь помрешь, – стращает Лучшенко.

– Но не сейчас же.

– У нас смертная казнь отменена, – напоминает собравшимся юрист Рубак.

– Никто не говорит – казнить, предложение – убить, – как ребенку, разъясняет ему Капотин. – Криминальное, скажем так, убийство. На почве, к примеру, коммерческой деятельности.

– Политическое лучше, – осмеливается возразить товарищ генерал Пробышев.

– Почему?

– У нас давно ни одного приличного политического убийства не было. Уже обвиняют, что мы всю оппозицию уничтожили. Пусть знают, что она еще есть.

– Воя не оберешься. Хотя можно так: убийство будет криминальное, но пусть думают, что на политической почве. Товарищ генерал Пробышев проведет расследование и найдет виновных. А то давненько ты никого не находил.

– Я находил и нахожу! – обижается Пробышев. – Но к ним не подступишься – то депутатская неприкосновенность, то такую взятку дают, что совестно отказываться. А то вообще свои. Рубак вон за год троих человек замочил.

– А я что, для удовольствия их замочил? – возмущается Рубак. – Я для дела! Согласились бы по-хорошему – я бы их пальцем не тронул. Я что, убийца по-вашему?

– Хватит пререкаться! – поднимает руку Капотин. – Суть в чем? Надо кого-нибудь из нас убить, чтобы другим стало хоть чуть-чуть страшнее. И вообще – бардак в этом деле полный. Кто кого хочет, тот того и убивает. Да еще ответственность на себя берут. Обидно даже – в прошлом году мы журналиста Зажигаева убили, а правые либералы приписали это себе. Всё должно быть под контролем, все должны видеть, что у нас сильное государство и без его ведома ничего не происходит. Теперь надо решить – кого.

– Может, проголосуем? – предлагает Переметнов.

– Тайно! – тут же уточняет Манин.

– Не тайно и не явно, – отвергает Капотин. – Лучше жребий кинуть. Я могу, конечно, и сам назначить…

– Жребий! Жребий! Жребий! – тут же раздаются голоса.

Пробышев дает для этого дела свою генеральскую фуражку.

И вот Капотин уже держит в руках фуражку и встряхивает ее.

– Все бумажечки пустые, одна с крестиком, – говорит он. – Моей фамилии нет, потому что я вам отец родной. Или кто-то не согласен?

Молчат. Все согласны.

– Ну? Кто первый? – Капотин подставляет фуражку.

Пауза.

– Чем больше листков, тем меньше вероятность, – решается Манин.

И тянет листок. Разворачивает. Пусто.

Все бросаются тащить, ободренные его словами и примером.

И все взяли свои жребии, и все с радостью рассматривают пустые листки. Но у кого же крестик?

И тут все обращают внимание на Быстрова. Невысокий человек с неприметной внешностью. Он стоит, крепко сжав свою бумажку в кулаке.

– Быстров, покажи! – требует Пробышев.

Но тот в ступоре. Смотрит перед собой остекленевшими глазами.

Пробышев пытается разжать его кулак.

– Маленький, а жилистый! – удивляется он.

Пробышеву помогают.

Быстров не сопротивляется, но и не помогает. Он даже сам с удивлением смотрит на свой кулак, будто на посторонний: что это с ним?

Наконец кулак разжат и бумажка, как и ожидалось, оказывается с крестиком.

Крестик одновременно и страшный, и какой-то кривоватый, школьнический.

– Вариант неплохой, – говорит Капотин. – Ты, Быстров, у нас сидишь на культуре, а на культуру кого угодно можно посадить, ума много не надо. Но фигура все-таки заметная.

– За что?.. – шепчет Быстров пересохшими губами. И шмыгает носом – у него насморк.

– Не понял? – вслушивается Капотин.

– За что? Я ничего не сделал! Я даже не ворую!

– Правда, что ли? – не верит Капотин. – А почему?

– Нечего украсть, Павел Савлович! Нет доступа ни к каким финансам!

Капотин обращается к Пробышеву:

– Твоя недоработка, мог бы чего-нибудь ему подсунуть.

– Компромат найдем, если надо.

– Значит, мы удачно на тебя попали, – объясняет Капотин Быстрову. – А то ерунда получается: у нас каждый в чем-то замешан, это гарантирует взаимную безопасность. И рад бы кого-нибудь сдать, но знаешь, что и он тебя сдать может. А ты один у нас получился в белом фраке. Нехорошо.

– Я исправлюсь! – обещает Быстров. – Сегодня же возьму какую-нибудь взятку… За что-нибудь… Или деньги растрачу государственные.

– Извини, поздно. Да ты не волнуйся, мы о твоей семье позаботимся. А тебя, если хочешь, на Ваганьковском похороним. Может, ты вообще против? То есть против нас? Против меня лично? Скажи, не бойся.