У каждого свое проклятие - [8]

Шурик был хорош тем, что не маячил постоянно у Нонны перед глазами и не надоедал. С ним всегда можно было договориться о встрече, которая каждый раз проходила на высшем уровне – с цветами, шампанским, коробками шоколадных конфет и резиновыми изделиями определенной конфигурации и назначения, которые в советские времена не так-то просто было достать.

Нонна иногда задумывалась над тем, что Шурик плетет своей жене, встречаясь с другой женщиной, но никогда на этих мыслях не зацикливалась. Какое ей, собственно, дело до Шуриковой жены! Пусть о ней у него голова болит! Судя по всему, у Шурика по этому поводу голова вообще никогда не болела. Он всегда был в хорошем настроении, весел и готов к исполнению половых обязанностей. Нонна хорошо проводила с Шуриком время и никогда не нудела над его ухом, чтобы он развелся с женой и как можно скорее женился на ней. Таким образом, они всегда оставались довольными очередной встречей, друг другом и окружающим миром.

Последнее время Нонне уже несколько раз приходила в голову мысль о том, что и постоянная веселость любовника может показаться пресна, если ее ничем и никогда не разбавлять. Хоть бы Шурик с ней когда-нибудь поскандалил для разнообразия жизни или, например, приревновал бы к кому-нибудь! Так нет же! Тишь да гладь да конфетки в постель! В общем, Нонне захотелось шекспировских страстей, которых сестре Маринке хватало в избытке, а ей за все почти тридцать лет не перепало и с гулькин нос. Она посмотрела вокруг и поразилась тому, что всех приличных мужчин подходящего возраста уже сводили под венец более расторопные бабенки и не у дел остались одни лишь с разных сторон ущербные. Приглядевшись повнимательнее к женатым, отбросив Шурика (разумеется, фигурально), Нонна сразу выделила одного – старшего брата Маришкиного мужа Бориса Епифанова. Борис понравился Нонне еще на свадьбе сестры, но, во-первых, ей тогда еще не опостылел Шурик, а во-вторых, Маринка порвала с Епифановыми в первую же ночь после свадьбы, и образ Бориса довольно быстро изгладился из Нонниной памяти.

Когда Нонна с родителями подошла к роддому, чтобы встретить Маринку с новорожденным сыном, она опять увиделась со старшим братом Павла, взглянула ему в глаза, и ее кожу продрал такой лютый мороз, которого она не знавала раньше. Марининой сестре захотелось любви, но она не догадалась об этом. Она думала, что жаждет безумной страсти. Такой, чтобы с дрожью в руках и театральными объяснениями с епифановской женой. Чтобы они с Борисом (уже, конечно, без жены) рыдали в голос и рвали на себе одежды, потом сливались в экстазе и расставались со словами: «Нам не суждено быть счастливыми!», потом снова встречались и вновь расходились... встречались и расходились... встречались и расходились вплоть до тех пор, пока... в общем, не надоест...

За праздничным столом по поводу рождения Маришкиного сына Нонна как следует разглядела Бориса, и он понравился ей еще больше. Два брата Епифановых, Павел и Алексей, были похожими на отца, Аркадия Матвеевича: простоватые, чуть с рыжинкой и с легкими веснушками на худощавых щеках. Борис пошел в красавицу Галину Павловну – такой же темноволосый и яркоглазый, с бровями, которые в народе называют соболиными, и полными сочными губами.

Нонна, как могла себе позволить в предложенных обстоятельствах, выпрыгивала из юбки, чтобы Борис обратил на нее особое внимание. И он обратил. Она это чувствовала всем своим взбудораженным организмом. Борис без остановки крутил в пальцах фужер, время от времени бросая на нее очень красноречивые взгляды. Дальше взглядов дело, само собой, не пошло, потому что куда же ему идти, когда надо заниматься новорожденным младенцем, синюшной молодой мамашей и совершенно спятившим от умиления папашей.

Нонна думала, что в объятиях веселого Шурика забудет соболиные брови старшего из братьев Епифановых, но не тут-то было. Когда Шурик страстно целовал ее в губы, Нонну трясло осиновым листом, потому что она представляла на месте постылого любовника темноглазого Бориса.

– Ну... ты, мать, сегодня прямо сама не своя, – заметил обрадованный ее осиновым трепетом Шурик. – Дрожишь, прямо как в первый раз! Я, понимаешь, просто расту и расту в собственных глазах!

Нонна не стала объяснять дураку, что дело вовсе не в его стараниях. Она еще крепче зажмурила глаза, чтобы не видеть, кого обнимает. Она заткнула бы и уши, чтобы не слышать идиотских разглагольствований Шурика, но тогда обнимать его будет нечем и пропадет сладкая иллюзия тесного слияния с Борисом Епифановым. Провожая в этот вечер своего любовника, Нонна уже знала, что не успокоится до тех пор, пока не положит руки на плечи Борису.

Сама не до конца отдавая себе во всем отчет, она ловила любые сведения о Борисе, исходящие от сестры. Она чувствовала напряжение во всех мышцах тела, когда узнавала, что старший брат Маринкиного мужа очередной раз поссорился с женой. Ей тут же хотелось бежать в дом Епифановых, чтобы предстать перед Борисом и бросить ему в лицо:

– А вот и я! Как раз та, которая тебе больше всего нужна.

Нонна не бежала. Она копила силы для броска, который непременно переиначит их жизни, и ждала благоприятного момента, который обязательно наступит. И он наступил, поскольку Нонна в этом нисколько не сомневалась. После смерти своего Ванечки Маринка все-таки сблизилась с мужем. Их отношения с большой натяжкой можно было назвать любовью. Нонна определила бы их как братство по партии «Потерявшие ребенка».