У каждого свое проклятие - [20]

С пристрастием оглядев многочисленную армию друзей собственных братьев, Ирочка решила влюбиться в одноклассника Лешки – Гарика Саркисяна. Гарика очень легко было выделить из всех, потому что он и сам по себе здорово выделялся. Армянин Гарик был, разумеется, смуглым, черноволосым и жгучеглазым и походил на Ирочкиного старшего брата Борьку, признанного красавца. Приняв решение влюбиться, Ирочка так и сделала: влюбилась. Она стала мечтать о Гарике перед сном, а между приготовлением домашних заданий по алгебре и русскому языку принялась писать ему «риторические» письма, которые она так называла за то, что они, как и аналогичные вопросы, не требовали ответа. А еще она старалась почаще попадаться Гарику на глаза, когда он приходил в гости к Лешке. Саркисян злился на Лехину сестру, которая вечно путалась под ногами, и становился от этого еще краше.

К концу учебного года Ирочкина любовь достигла апогея, и она решилась на крайность, то есть не на «риторическое», а на самое настоящее письмо. Вместо «домашки» по литературе – сочинения про Павла Ивановича Чичикова с его пристрастием к мертвым душам, Ирочка положила перед собой томик Пушкина, раскрыла его на знаменитом письме Татьяны и, поглядывая в него, принялась старательно выводить:

«Я пишу тебе письмо, что можно к этому добавить... Конечно, ты можешь презирать меня после этого, но, может быть, все-таки не станешь этого делать... Сначала я не хотела писать, и ты никогда не узнал бы о моих чувствах, если бы приходил к Лешке почаще, если бы мы хоть иногда имели возможность поговорить наедине. Потом я могла бы думать об этом и вспоминать наши разговоры. Я знаю, что ты нравишься многим девчонкам, а я ничем не блещу, да еще и с веснушками. Если бы ты никогда не приходил к Лешке, я не знала бы горького мучения, и, может быть, мне понравился бы кто-нибудь другой из его друзей, а может быть, из Пашкиных или из Борькиных...»

Про «верную супругу и добродетельную мать» Ирочка решила пропустить, тем более что дальше шли очень подходящие строки. Она в волнении покусала ручку и принялась писать дальше:

«Если честно, то другого я не смогла бы полюбить. Как только ты вошел к нам в квартиру, я сразу поняла, кем ты станешь для меня...»

Про помощь бедным тоже пришлось пропустить, хотя, конечно, можно было бы вскользь упомянуть о том, как они всем классом собирали детские книги для соседнего детдома. Хорошенечко поразмыслив на эту тему, Ирочка вспомнила, что книжек принесла немного и не лучшего качества, поскольку все самые хорошие они уже отдали соседской девчонке Люське. Про такое было уж лучше и вовсе не упоминать.

Молиться Ирочка тоже не умела, а потому перешла к конкретным предложениям Гарику: «Ты мне сразу скажи, если тебе нравится другая девочка. Только честно, потому что я перед тобой была честна. Мне страшно перечитать то, что написала. Я и не буду, иначе, боюсь, не отдам тебе это письмо». Ирочка хотела было написать, как у Пушкина, что смело вверяет себя Гариковой чести, но побоялась, как бы он неправильно это не истолковал, и больше ничего добавлять не стала.

Подпись Ирочка не поставила, потому что по смыслу письма и так было понятно, кто его писал. Она плохо спала две ночи и вздрагивала от каждого звонка в дверь, пока наконец Гарик не зашел к Лешке за какой-то своей надобностью. Пока молодые люди обсуждали на кухне эту Гарикову надобность, Ирочка очень ловко пробралась незамеченной в коридор и сунула свое письмо во внутренний карман куртки Саркисяна. После этого она принялась ждать ответа. Конечно, Ирочка была в курсе того, как ответил некто Онегин на подобное письмо, но она справедливо подумала, что на дворе уже далеко не девятнадцатый век, а потому Гарик может отреагировать по-другому. Гарик так и сделал: отреагировал по-другому. За эту его реакцию и за все то, что случилось после, Ирочка с удовольствием отлила бы в бронзе или даже в золоте еще один отдельно взятый памятник классику отечественной литературы А.С. Пушкину, но, к сожалению, у нее на это не было средств.

Очень долгое время, месяца, наверное, три, от Гарика не было никаких известий. К Лешке он тоже не заходил, но Ирочка знала, что обязательно зайдет. Во-первых, потому, что закончатся наконец экзамены в институты, куда поступали Лешкины одноклассники, во-вторых, у того же Лешки в сентябре был день рождения, на который обычно собирались все его лучшие друзья, и среди них конечно же Саркисян.

На день рождения Лешки пришел чуть ли не весь его класс, потому что одновременно провожали в армию тех ребят, которые не поступили в институты. Гарик Саркисян поступил, чему Ирочка была несказанно рада. Она ждала объяснения с ним почти без страха – подустала трепетать за три-то месяца, да и надеялась, что на радостях по поводу поступления он не будет слишком строг к «ее несчастной доле» и, может быть, даже признается в ответной страстной любви, которую с трудом сдерживал из-за вступительных экзаменов в вуз.

После официального застолья, под которое была отведена самая большая комната квартиры Епифановых, за столом остались только пятеро самых близких друзей Лешки. Среди них, разумеется, и Саркисян. Пока молодые люди продолжали сидеть за столом, Ирочка металась по маленькой комнате, смежной с той, где происходило торжество. Девушка поминутно бросала встревоженные взгляды на часы. И о чем думают эти парни? Уже поздно, а объяснения так еще и не произошло! Сколько можно есть, пить и попусту смеяться?! Когда смех перешел в категорию гомерического, Ирочка приникла ухом к двери. Нетрудно догадаться, что она услышала. Да-да! Именно это! Гарик Саркисян читал во всеуслышание ее письмо с самыми убийственными комментариями. Девушке показалось, что из-под ног уходит паркетный пол их квартиры. Она вынуждена была упереться руками в дверь, которая взяла да и распахнулась...