У Финского залива - [5]
Шрифт
Интервал
У властителей водных степей.
«Золото томное, золото лунное…»
Золото томное, золото лунное,
Сколько ты будишь таинственных грёз!
Лаской лелеешь ты сердце подлунное,
Сердце застывшее, в жизни мороз.
Золото лунное, золото нежное!
В мир музыкальной, небесной мечты,
В области синие, в царство безбрежное
Думы уносишь воздушные ты.
Месяц серебряный, месяц недремлющий,
Светлый властитель бессонных ночей,
Страстию жгучею сердце объемлющий,
Шепот подъемлющий сладких речей!
Месяц серебряный, месяц торжественный,
Мир облекающий мглой голубой,
Месяц с улыбкою кроткой, божественной,
В душу вселяешь ты дивный покой.
«Золотые березки блистают…»
Золотые березки блистают,
Солнце осени чудно светит,
И тяжелые горести тают,
И весельем сознанье горит.
И мне радостно так, что не знаю, —
Есть ли радости выше, светлей,
Я глубины сердец понимаю,
Утешаю скорбящих людей.
Постигаю я в миг необъятный,
Чем прекрасно земное бытье,
И не давит туман непонятный,
Что окутывал сердце мое,
И мне кажется, все в Божьем свете
Устрояется Мудрой Рукой,
И восторженный Зодчий в совете
Совещается с каждой душой.
«Бедный, старый день любви!..»
Бедный, старый день любви!
Он промчался звуком нежным;
В этом сердце безмятежном
Нет бушующей крови.
Больше нет и замираний,
Сладких чувств и белых дум;
Нет таинственных свиданий,
Нет и плачущих страданий,
Все один тоскливый шум.
И березы не ласкают
Мягкой зеленью своей,
Волны моря не лобзают
Сладкой музыкой речей.
Свежесть утра не лелеет,
Только щеки холодит;
Зорька милая алеет,
Солнце греет, ветер веет,
Но души не шевелит.
«Не требуйте рассудочной работы…»
Не требуйте рассудочной работы
От золотых надежд поэзии святой!
Пусть полон буду я задумчивой дремоты,
И пусть сольется дух с небесной бирюзой!
Пусть мысль моя порой струною оборвется…
Кипучих полон дум, без связи ледяной,
Пусть стражду я порой, и сердце разорвется,
Исполненное вдруг тоскою неземной.
Но требуйте души отзывчивой, горячей,
Чтоб жар в груди пылал и сердце больно жег,
Чтоб ветер всколыхнул туман воды стоячей,
Чтоб пошлости людской стал призрак поперек.
«Сила жизни — в настроеньях…»
Сила жизни — в настроеньях,
Сила — в сердце, не в уме;
Сила — в пламенных моленьях,
Слабость — в умственной тюрьме.
Сила — в Боге, сила — в чувстве,
Сила — в воле и в любви,
Сила — в облачном искусстве,
Сила — в трепетной крови.
Сила — в музыке и в пеньи,
Сила — в сказочных стихах,
Сила — в бурном вдохновеньи,
Сила — в жизненных речах.
Есть и в нас живая сила,
Есть и в нас живой огонь,
И не все уже могила,
Только сердце звуком тронь.
Из груди польются звуки
И разбудят сонный ум
И рассеют тучи скуки
И заглушат буден шум.
Если сердце утомилось —
Утомление пройдет,
А несчастие приснилось —
Сон тяжелый отпадет.
Речь простая нас взволнует,
Если много в ней души,
Волны жизни вновь взбушует
В жутко замершей тиши.
«Зачем же мы кровь неповинную льем…»
Зачем же мы кровь неповинную льем,
Невинность, и слезы, и смех продаем?
И в пропасть не падаем, в высь не летим,
По ровной и пыльной дороге катим?
Уж если и Бога, и совесть забыть,
Так лучше подпочвенным демоном быть!
Он — гордый безумец, он — страсти король.
Его поражает всеведенья боль;
Он знает и небо, и землю, и ад,
Нетленную мудрость и страсти распад.
Он тушит горящие свечи любви
Из зависти в черной, змеиной крови.
Красавец он мрачный, пленитель сердец,
Он — узник, страдалец, но носит венец…
Страдание свято, и праведный Бог
И демона примет в свой звездный чертог,
Его обласкает и к лону прижмет,
Навеки его от него же спасет.
«Настурций радостных оранжевая пена…»
Настурций радостных оранжевая пена
Под окнами блестит на ложе цветника,
Куда осенний ветр, веселиям измена,
Бесстрастный утренник пришлет издалека.
Полярный иней свой примчит свирепый север,
Огнями белыми природу обожжет —
Потрескается гриб, и мед утратит клевер,
Окаменеет путь, потухнет огород.
Червонцы по земле беспечно разроняет
Годов безумный мот, кустарник оголит,
И утром хрусталем болото забросает,
И вздуется залив и берег наводнит.
И гром соленых вод, увенчанных кудрями,
Тараном бешеным ударит вал камней,
Забрызжет искрами над мертвыми скалами
Под зеленью небес и прутьями дождей.
«Погоди! Спокойствие возможно…»
Погоди! Спокойствие возможно
Тут, на лоне дремлющей природы;
И, как дым, исчезнет все, что ложно
Здесь, в тиши безлюдья и свободы.
Хоть ноябрь, а травка зеленеет
По холма бугорчатому скату,
Солнышко за ветками яснеет.
Манит вновь к мечтания возврату.
И чернеют елок пирамиды,
А меж них прозрачно золотится
Свежий воздух; он ручьем струится —
Забываешь горе и обиды,
Сплетен зуд и гнусные обманы,
В чьих сетях и опытного ловят, —
Совести мучительные раны,
Дальних, что вблизи нас славословят;
И прямые улицы столицы,
Где лишь редко не кривят душою,
И дома — высокие гробницы,
Иль больницы, схожие с тюрьмою.
Забываешь и наряд крикливый
Розы, смятой на пиру разврата,
И кокетство страсти шаловливой,
Ложный пурпур дряхлого заката.
«Забудем мы все: и горячие думы…»
Забудем мы все: и горячие думы
О том, чтобы лучше на свете жилось;
Забудем мы жизни тоскливые шумы,
Забудем мы все, что в душе пронеслось.
Забудем страдания, горя пучины,
Стремления к цели вперед и вперед;
Забудем мы гладкие жизни равнины
И все, что нам душу мертвит и гнетет.