У дьявола в плену - [76]

Джим стоял, опустив голову, и не переставая мял шапку. Его плечи сгорбились, словно он боялся, что Давина ударит его кнутом за то, что он сообщил ей плохую, новость.

– С тех пор как вы уехали, он был сам не свой, ваше сиятельство, – сказал он так тихо, что Давине пришлось напрячь слух, чтобы понять, что он говорит. – Он перестал разговаривать и вообще не выходил из своей комнаты. Джейкобс говорит, что он даже не моргает, а уставится в стену и молчит.

Давине показалось, что у нее остановилось сердце. От невыносимой боли в груди стало трудно дышать. А может быть, это печаль – неожиданная и мучительная – лишила ее дара речи?

– Джейкобс говорит, что иногда он ничего не ест по несколько дней, ваше сиятельство. Это все Китай.

Маршалл. Наконец-то в ее голове пронеслась одна членораздельная мысль. Дорогой Маршалл. Боже милостивый, Маршалл!..

Джим поднял на нее глаза. В его взгляде было беспокойство.

– Он не хочет меня видеть, ваше сиятельство. Он никого не хочет видеть.

Он покачал головой и опять уставился в пол.

– Что значит – его увезли?

– Я случайно услышал, что говорила экономка, ваше сиятельство. Ей приказали увезти его. Увезти туда, где держат сумасшедших.

– Кто приказал? – Она вцепилась в юбку, впервые ей было все равно, что та помнется. Пусть она будет выглядеть неряшливо, какое это имеет значение?

– Это миссис Мюррей сообщила о его сиятельстве его дяде. Она сказала, что граф не должен больше оставаться среди нормальных людей.

– Вот как?

Почему ей так холодно? День был теплый, а она чувствовала, будто внутри у нее все заледенело. Ей казалось, что лед покрыл даже ресницы, а губы, наверное, посинели и она стала воплощением злого духа зимы.

– Я услышал, что она собирается сделать, и понял, что не могу позволить им увезти его.

Он опять посмотрел на нее своими удивительно ясными голубыми глазами.

– Я знаю, что с графом не все в порядке, что он не в себе, ваше сиятельство. Но он хороший человек, несмотря ни на что.

Джим опять опустил глаза и стал переминаться с ноги на ногу. В другое время она попыталась бы разуверить его. Но она слишком беспокоилась за Маршалла, чтобы думать о чем-то другом.

– Как ты добрался до Эдинбурга? – Джим, видимо, удивился ее резкому тону и не сразу ответил, поэтому она повторила вопрос: – Как ты добрался, Джим?

– Я решил, что никто не будет возражать, ваше сиятельство. Я взял в Эмброузе карету.

– Где она сейчас?

– Я оставил ее у вас в конюшне. Я обязательно ее верну, ваше сиятельство.

Давине было все равно, взял ли Джим без спросу одну из дорогих карет. Подхватив юбки и ничуть не заботясь о том, что нарушает правила приличия, она подняла их так высоко, что стали видны щиколотки, быстро вышла из комнаты, а оказавшись на лестнице, уже просто побежала.

На ногах у нее были тапочки, но она не стала терять времени на то, чтобы переобуться.

Не останавливаясь, она сбежала с третьего этажа на первый, промчалась по коридору, свернула сначала налево, потом направо и еще раз направо. Не обращая ни на кого внимания, она пересекла кухню и выскочила через заднюю дверь во двор, где служанки развешивали белье.

Она не стала оглядываться, чтобы увидеть, бежит ли Джим за ней. Если он не поспеет к тому моменту, когда она будет выезжать со двора, ему придется искать другой способ добираться до Эмброуза.

Кучера не было видно. Она стала его звать, и он наконец появился из соседнего стойла. По нему было видно, что они с конюхом, по-видимому, крепко выпили, но сейчас Давине было все равно, что кучер пьян. Если понадобится, она сама сядет на козлы.

Обернувшись, она увидела, как из-за угла конюшни появился Джим. За ним по пятам бежала Нора. Они раскраснелись от бега, но, не теряя ни минуты, оба вскочили в карету. Давина, отдав приказание пьяному кучеру, последовала за ними.

Давина не захватила ни шляпы, ни шали, а ее ридикюль остался в ее комнате. Мягкие тапочки были хороши для дома, но появиться в них на публике было бы неприлично. Вместо кринолина на ней были всего две нижние юбки. Тетя посчитала бы это позором, а матроны Эдинбурга и вовсе заклеймили бы ее как скандальную особу.

Но сейчас ничто не имело значения. Она должна поскорее добраться до Маршалла.

Все трое долго молчали. Нора и Джим, сидевшие спиной к движению, время от времени переглядывались, но ни Нора, ни Джим не ставили под вопрос ее действия. Возможно, им было известно, насколько страшной была ситуация, а может, ими руководила преданность своей хозяйке. В любом случае Давина была им благодарна за молчание.

Она старалась успокоиться и убеждала себя: «Я не смогу ему помочь, если буду паниковать. Я должна рассуждать здраво и логично. И быть мужественной!»

Как посмела миссис Мюррей сообщить дяде Маршалла о его состоянии? Почему она не обратилась к ней, раз ситуация была такой ужасной? Почему она не сообщила ей, что Маршалл в таком состоянии?

Потому что Давина его оставила и тем самым – по крайней мере, для посторонних – сняла с себя всю ответственность за мужа и отказалась от заботы о нем… и от своей любви.

Гэрроу Росс приказал миссис Мюррей увезти Маршалла из Эмброуза. Давина никогда бы этого не сделала. Она вернулась бы в Эмброуз и позаботилась бы о своем муже. Но ей не дали шанса, и, честно говоря, она это заслужила.