У Белого Яра - [29]

В жизни у него не было никаких идеалов. Очертя голову, он шел на любую авантюру. Началась германская война, и Золотушный, возомнив себя героем, пошел в военное училище. Вместе с такими же великовозрастными недоучками, как и сам, горланил о войне «до победного конца», но не внес своей лепты на алтарь «дорогого отечества»; чин поручика получил перед самым крахом Временного правительства.

Напуганный революцией, новоиспеченный офицер дезертировал с фронта, так и не понюхав пороха. Сменив блестящий военный мундир на скромный гражданский костюм, с беженцами добрался до Кургана в товарных теплушках и из осторожности поселился не в доме отца, а у знакомых.

Озлобленный, духовно опустошенный, Золотушный был готов на все. Старик Бакланов, вкупе с другими курганскими богатеями участвовавший в подготовке белочешского мятежа, при тайных встречах с сыном говорил:

— Знай, ты не на той опаре замешен, как все эти людишки. Если бы не эта голытьба, разве довелось бы тебе таскаться по чердакам да подвалам? У тебя был бы свой счет в банке. Ух, и завернули бы мы коммерцию! «Бакланов и сын»!.. А?

— Да разве, папаша, я не понимаю! Но сами видите, какое сейчас время.

— Потерпи, сынок, теперь уже недолго осталось ждать...

И Золотушный ждал. Осторожно бродил по улицам Кургана, в который вернулся после долгой отлучки. В городе его помнили немногие, да и узнать его теперь было нелегко: Золотушный отпустил бороду, облачился в одежду мастерового и в таком затрапезном виде незаметно появлялся на вокзале, забитом бездомными беженцами, в торговых рядах, куда съезжались крестьяне со всего уезда, в рабочих столовых, где отпускались бесплатные обеды солдатам-фронтовикам.

Всюду глаза и уши его были настороже. Он запоминал имена и лица тех, кто «притеснял» отца.

И Золотушный дождался своего часа... Став вместе с штабс-капитаном Корочкиным во главе карательного отряда, он начал действовать заодно с Гришкой Кокаревым. Они сразу поладили, главарь воровской шайки и юнкерский выкормыш. Золотушный охотно уступил Гришке «грязную работу» — грабежи и насилия, а сам занялся наведением «порядка» в уезде. Корочкин в отряде бывал редко, наездами, предпочитая сбывать на черном рынке в Кургане «конфискованное» у населения имущество.

Золотушный преобразился: сбрил бороду и усы; жесткий ежик коротко подстриженных волос придавал его некрасивому лицу хищное выражение. В мундире, туго перекрещенном хрустящими ремнями новенькой портупеи, Золотушный гарцевал на рослом чалом жеребце.

При налетах он держался позади. Но стоило Гришке захватить деревню, как Золотушный на полном карьере врывался на площадь, лихо осаживал разгоряченного жеребца и собственноручно начинал экзекуцию.

Военная газетенка, издававшаяся в Кургане, на самом видном месте печатала пространные рапорты начальника карательного отряда. Каждое утро нарочный доставлял в волостное село Белозерское, где разместился штаб Золотушного, свежий номер. Благодушествуя за обильным завтраком в доме торговца Менщикова, Золотушный жадно перечитывал свои хвастливые боевые реляции, довольно усмехался. Кто-кто, а он знал истинную цену шумихе о мнимых «победах» над большевиками, и все же это льстило его непомерному честолюбию; он сумел обратить на себя внимание начальства; о нем узнали в уезде и, возможно, представят к награде!

Золотушный возбужденно вскакивал, подбегал к высокому трюмо, подолгу любовался собой, вытягивался в струнку, словно позировал фотографу, и высокомерно посматривал на Гришку, валявшегося на неприбранной кровати. Тот хохотал:

— Давай лучше выпьем, Николка! — и с пьяной откровенностью добавлял. — «Гер-ро-и!». Это мы-то с тобой! Ха-ха... Храбрились, пока дело имели с безоружными мужиками, а как столкнулись с партизанами, сразу застопорило... Тпру-у! Приехали!

Золотушный недовольно морщился, но ссор с Гришкой избегал. Знал: этого спившегося, растленного человека борьба с большевиками мало интересует. К отряду он пристал лишь с одной целью — оградить себя от преследований новой власти, а до всего остального ему решительно нет никакого дела. Вот пограбит, пока можно, и скроется...

От частых кутежей у Золотушного тупо болела голова, тело сковывала расслабляющая усталость.

В первые дни отряд, не встречая серьезного сопротивления партизан, быстро продвигался в глубь уезда. За какую-нибудь неделю были прочесаны глухие лесные деревушки, стоявшие в стороне от Белозерского тракта. Упоенный легкими победами, Золотушный поспешил отправить в Курган срочное донесение: «Уезд очищен от партизан».

И вдруг случилось то, чего он больше всего опасался: в Белозерской пришлось принять первый настоящий бой... Под прикрытием темноты партизаны отбивались всю ночь; на рассвете, когда запылали окраины села, подожженного карателями, партизаны кинулись врукопашную — и погибли все, до одного человека. В плен никто не сдался.

Отряд Золотушного понес жертвы: несколько убитых и раненых.

Под Белозерской карателей ждала и другая неприятность: кончились спасительные леса, позволявшие делать внезапные налеты. Впереди — открытая степь. Куда ни взгляни — равнина и над ней голубой шатер знойного неба. Земля и небо, казалось, бегут навстречу друг другу, сливаясь где-то у дымной кромки горизонта. Там, за туманной далью, усталому путнику чудится скрытый от взора лес. Но это степной мираж: впереди все та же ровная, словно выутюженная, степь.