Тютюнин против ЦРУ - [2]

Однако зомби оставались глухи к его мольбам и один за другим стали взбираться на стол. Не помня себя от страха, господин Штерн распахнул окно и сиганул вниз, на кусты сирени, произраставшие из строительного мусора. Этаж был второй, поэтому он почти не ушибся, но следом за ним в сирень стали падать его преследователи.

– Тю… Тю… – попытался заговорить один из них, высунув из кустов сплющенную голову.

– Фригидин! – узнал его Штерн.

– Тютюнин виноват, Борис Львович! Тютюнин! – заверещал бухгалтер и стал тыкать пальцем в сторону приемщика. – Он на меня покушался и на Турбинова тоже!

– Не покушался я, Борис Львович. Я моль травил, – сказал в свое оправдание Серега и начал отряхивать штаны. – Просто дихлофос крепкий попался. Я сам не ожидал.

– А откуда моль-то взялась? – поинтересовался Борис Львович, понемногу приходя в себя.

– Так бабуля притащила, клиентка! – радостно сообщил Тютюнин.

– Бабуля? А как она перенесла дихлофос? Как бы нам за старушку отвечать не пришлось! – забеспокоился Штерн.

– Да с бабулей ничего не могло случиться, – махнул рукой Серега. – Я на нее противогаз надел… Вот разве что…

Страшная догадка поразила Тютюнина, и он, сорвавшись с места, побежал вокруг здания.

Спугнув во дворе кошку и чуть не сбив уборщицу Дусю, Серега рванул на себя дверь и едва успел пригнуться. Плотный, словно кулак, рой обезумевшей моли рванулся вон из гибельной атмосферы «Втормехпошива» и, взвившись высоко в небо, унесся к горизонту в южном направлении.

Оставив дверь широко открытой, Тютюнин осторожно вошел в приемку и потянул носом. Заграничная дрянь в воздухе еще держалась, но уже в безопасной концентрации. В углу у стеночки тихо сидела старушка. Она уже не шевелилась.

– Эй, бабуля… – позвал Тютюнин. Старушка не отозвалась. Серега, сдернув с нее противогаз, снова позвал:

– Бабуля, можно выходить…

Клиентка по-прежнему не отзывалась, а Тютюнин, проверив фильтр противогаза, понял, в чем дело, – его закрывала резиновая пробка.

«Посадят теперь», – подумал Серега и тоскливо посмотрел на прилавок. Там он простоял полтора года, служа «Втормехпошиву» верой и правдой.

Представив себя на нарах, Тютюнин зашмыгал носом. Пока он жалел свою загубленную жизнь, старушка вдруг очнулась и, прихватив котомку и шляпку, выскочила на улицу.

На полу осталась лишь горсть старорежимных пуговиц с двуглавыми орлами. Пуговицы тоже оказались медными, и Серега уже собрался сунуть их в карман, когда снова услышал голос вездесущего Фригидина.

– Опять налево работаешь, Тютюнин?

Серега обернулся и увидел стоявшего в дверях приемки директора, а рядом с ним бухгалтера.

– Обратите внимание, Борис Львович, – продолжал ябедничать Фригидин. – Пуговичек жменьку из бабушки вытряс, а до этого – самовар медный тульский.

– Откуда пуговицы, Тютюнин? – строго спросил Штерн, как будто это имело главнейшее значение.

– Должно быть, из бабушки просыпались… – пожал плечами Серега. И вздохнул.

– Ну, допустим, что из бабушки. А где тот дихлофос, которым ты здесь моль уморить собирался?

Серега прошел за прилавок и поднял с пола брошенный при отступлении баллончик.

– Вот, пожалуйста, – сказал он, протягивая директору неопровержимую улику.

– Так-так, Тютюнин, – произнес Борис Львович и строго посмотрел на Серегу. – Ты знаешь, что здесь написано?

– Нет, я язык только в школе изучал.

– Какой? – уточнил Штерн.

– Говяжий! – съехидничал Фригидин.

– Почему говяжий? – обиделся Серега. – Персидский язык.

– Персидский?! – поразился директор и покачал головой. – Ну, Тютюнин… А ты видел, что здесь череп с костями нарисован?

– Ну видел, – неопределенно пожал плечами Серега. – Это чтобы внутрь не принимали…

– Турбинов, ну-ка давай ты, – обратился директор к появившемуся дизайнеру-закройщику, который во «Втормехпошиве» считался человеком просвещенным.

– Полицейское спецсредство. Запрещено к продаже, – с ходу перевел тот.

– Запрещено к продаже – ты слышал, Тютюнин? – Директор со значением поднял палец. – И кстати, – Борис Львович огляделся, – где хоть одна погибшая моль?

– Да, где хоть одна погибшая моль? – повторил Фригидин.

– Моль улетела…

– Вся? – уточнил Штерн.

– Практически, – кивнул Серега. – Только я дверь открыл, они как ломанулись. И сразу в небо…

– «И их печальные голоса растаяли в вышине», – продекламировал Фригидин своим противным голоском. – Это ж тебе не журавли, Тютюнин. Это моль!

– Как сказать, – вмешался бывалый Турбинов. – Мне один товарищ привозил из Шри-Ланки траву…

– Не надо про траву, Турбинов, – остановил его директор. – А ты, Тютюнин, предъяви сам объект, с которого моль взлетала.

– Ага, полигон журавлиный! – снова влез Фригидин. Со двора в приемку заглянула женщина.

– Вы работаете или как? Тряпье берете?

– Тряпье не берем, у нас тут не помойка, а предприятие по пошиву, – с достоинством произнес Штерн. – Вы пока подождите, мы внутреннее расследование проводим. Скоро уже закончим.

– Ага, – кивнула женщина и прикрыла дверь.

Тютюнин поднял с пола злополучную муфту и протянул Штерну. Вид ее был столь омерзителен, что директор попятился.

– Ну-ка, брат Турбинов, посмотри, что это?

– Муфта это дореволюционная, – сразу определил тот. Затем смело взял изделие в руки и понюхал.