И вот вы вдохнули. Пора выдыхать. Но из аппарата почему-то команда не поступает. Что-то там заело, а возможно, все силы брошены на желудочный сок. И вы сидите, сжав губы и изо всех сил удерживая воздух, поскольку на выдох еще нет указания.
И вдруг поступает указание: вдохнуть. Как, опять вдохнуть? Вы же еще не выдохнули!
Наверняка, они что-то там напутали в аппарате, но приходится вдыхать, хотя это почти невозможно. Что значит — невозможно? Для аппарата нет ничего невозможного, и вы вдохнете еще раз, если поступит команда вдохнуть еще раз.
А потом внезапно все ваши силы будут брошены на выделение желудочного сока, хотя время обеда еще не пришло и придет ли вообще — неизвестно. Зарплату задерживают, в магазинах шаром покати, а все силы брошены на выделение желудочного сока.
Но и к этому можно привыкнуть, научиться вместо сока выделять кислород, а вместо выдоха просто моргать глазами. И тогда появится уверенность, что без этого аппарата организм вообще не может функционировать.
Вот почему работники аппарата пользуются таким уважением. Организм их не уважает, он их всячески отторгает, но поступает команда выделять уважение — и он выделяет уважение. И выделит всенародную любовь, когда поступит такая команда.
Как образно выразился поэт, партия и Ленин были близнецы-братья. Не все с этим согласятся, потому что Ленин мальчик, а партия — девочка. Как же они могли быть братьями? Но и сестрами их назвать нельзя.
Они настолько были близнецы, что когда говорили Ленин, подразумевали — партия. А когда говорили партия, подразумевали — Ленин.
Но партия была девочка, и она стала делать ошибки. И столько наделала ошибок, что стало ясно: партия и Ленин — не близнецы. Скорее близнецы Ленин и демократия.
Так думали, пока не открылись архивы. А когда они открылись, о Ленине узнали такое, что сразу поняли: они с демократией не близнецы. Демократии близнец народ, только народ — и никто больше.
Но тут и демократия стала делать ошибки и такое вытворять, будто она и партия — близнецы-братья. Хотя они обе девочки. Девочки, но близнецы-братья.
И народ остался один. То есть, не то чтобы один. Народ не может быть один, потому что его всегда много.
Его так много, что где-то он и с Лениным близнецы-братья, где-то и со Сталиным близнецы-братья…
А где-то и с демократией. Хотя это ему нелегко. Ох как это ему нелегко!
Потому что народ — мальчик, а демократия — девочка.
Один смекалистый бекас в охотничьем сезоне весь продовольственный запас назначил к обороне: построил крепость из харчей и зажил там, всередке, вдвоем с напарницей своей, двоюродной нететкой.
А за стеною — страшный суд: снаряды и фугасы, стрельба, пальба — идет в лесу охота на бекаса. Но он и цел, и невредим, живет себе в охотку.
— Давай немного поедим, — советует нететка.
— Молчи! Не накликай беды! — бекас ворчит сердито. — У нас еда не для еды, а для самозащиты.
А тут — гремит со всех сторон, ну просто нету спасу! Вокруг охотничий сезон, охота на бекаса.
— Вот так живешь… какая честь? К тому же век короткий… А если даже не поесть… — печалится нететка.
Ничто бекаса не спасет, ему не будет жизни: грызет нететка и грызет. И наконец — догрызла.
Лежит он, лапки вверх задрав, безропотно и кротко. И кто был прав, а кто не прав, но голод — он не тетка. Хоть выстрой крепость до небес, и это не поможет: когда снаружи враг не съест, то изнутри изгложет.
В честь победы над тоталитарным режимом городской тюрьме было присвоено имя Свободы. Тюрьма имени Свободы (не путать с колонией имени Независимости).
Корреспондент местной газеты Семен Дедуля, впрочем, молодой еще человек, предъявил у входа редакционное удостоверение, но оказалось, что тюрьма уже вошла в рынок и впускает не по удостоверениям, а по деньгам. Дедулю это не смутило: он как раз получил зарплату и, легко оплатив свой вход, проследовал от ворот к центральному корпусу.
Но здесь его остановили и, не взглянув на удостоверение, снова впустили по деньгам. Секретарше директора он вытряс на стол последние остатки зарплаты.
Генеральный директор, давний завсегдатай подобных мест, начал свою карьеру с того, что приватизировал тюремную камеру, получив возможность запирать ее изнутри. Когда освободилась камера по соседству, он приватизировал и ее, открыв небольшое коммерческое предприятие по перераспределению передач, которые теперь назывались гуманитарной помощью. Дело быстро росло, и вскоре директор приватизировал целый этаж, затем еще этаж, пока вся тюрьма не перешла в его собственность. Многочисленные его подельники и сокамерники по прежним отсидкам стали его спонсорами и держателями акций. Впрочем, акции распределялись как среди уголовных, так и среди правоохранительных лиц, создавших по стране немало совместных предприятий.
Генеральный директор тюрьмы был великий мечтатель. Дедуля вспомнил другого великого мечтателя, который приватизировал старую тюрьму народов, преобразовав ее в новую тюрьму народов. В теперешних условиях это было трудней, потребовались крупные капиталовложения. Метр полезной площади сегодня стоит полдоллара в неделю, но это все же дешевле, чем в гостинице, поэтому здесь иногда останавливаются даже иностранцы.
