Тюрьма и воля - [36]

Моя частная жизнь на фоне всего происходящего в конце 1980-х не сильно изменилась. Жил я на съемных квартирах, после того как ушел из первой семьи. Сначала на шоссе Энтузиастов, потом рядом с Павелецким вокзалом. Двухкомнатные квартиры со старой, «хозяйской» мебелью и той, что закупали для офиса. Инка у меня молодец. Я ей за те времена больше чем благодарен. Ведь и жили, как в таборе, и убить могли. Даже не меня — ее. Вообще многое, что я делал, проистекало от жены. У нас с ней веселые взаимоотношения — непрерывный бой к взаимному удовольствию. Это только последние лет десять мы воевать совсем не можем, поскольку слишком сроднились. Жалко друг друга.

В общем, в материальном смысле и ее доля, и доля ребят — честно заработаны. Трудом, риском. Причем и финансовым, и не только. Заработано тем, что больше 10 лет, несмотря на весь «разгул» вокруг, занимались делом, вкладывая туда и труд, и деньги, и удачу. А мне с ними со всеми просто повезло.

Команда у меня большая. Сейчас кто-то «здесь», кто-то «там». У кого-то получилось пойти дальше, кто-то живет накопленным, кому-то помогают. Здесь нет благотворительности. Это — заработанное.

Сейчас, оглядываясь назад, думаю: почему, заработав уже в 1988–1989 годах очень большие (по тем временам) деньги (миллионы долларов), мы не пошли в «разгул», а продолжали вкладывать все в дело? Ведь нам было по 25–30 лет.

Сегодня вспоминаю, как в 1989 году мне предложили купить Alfa Romeo. Очень хотелось, но как-то было «неприлично».

Не могу сказать, что осмысленным приоритетом стояло развитие бизнеса. Конечно, это тоже, но все-таки суммы несопоставимые.

В 1990 году нам с Леонидом Борисовичем Невзлиным предложили дом на Николиной Горе, а мы жили на съемной даче. Две семьи вместе. Мы решили, что не можем себе позволить такую покупку.

Наверное, главное было — «неприлично» и осознание того, что, начав, трудно остановиться не столько с точки зрения денег, сколько с точки зрения времени. Когда работаешь по 12 часов — не до удовольствий. Начинаешь «удовольствия» — не до работы.

У нас были партнеры, которые считали по-другому. Особенно те, кто был старше: Перегудов, Лагутин и другие. Они ушли.

Если вернуться назад, то после создания банка я остался в НТТМ еще на год, по-моему. Затем возникло понимание: торговля — тема неповоротливая, можно двигаться быстрее. Без товара, только деньги. И я посвятил все внимание банку.

Обмен валюты, создание СП со швейцарской компанией, формирование трастовых подразделений (то есть управление фирмами по доверенности в интересах клиентов). Все это пришлось на самое начало 1990-х.

В 1989 году пришел Лебедев со своей командой специалистов-финансистов. Его вклад трудно переоценить — как Брудно в торговле, как Невзлина в PR, как Дубова в маркетинге, как Голубовича в оценках инвестиционной привлекательности предприятий и направлений.

Мы стали самой технологичной из всех банковских команд. Мы стояли ближе всех к информационным технологиям, к внешней торговле, к промышленности.

Нас знали и предприниматели, и «красные директора», и политики. Мы этим занимались специально и очень креативно. Здесь велик вклад Суркова, который был со мной с 1988 года, но нашел свое место именно как креативщик.

Политикой я начал интересоваться случайно. К концу 1989 года был уже известен как «подающий надежды», и меня пригласили советником к Ивану Силаеву, который в 1990–1991 годах возглавлял правительство РСФСР. Идея принадлежала Невзлину. Но мне стало любопытно. Особенно когда попал на заседание военно-промышленной комиссии. Моя профессия, но совершенно иной уровень. Впрочем, это уже следующая история.

Глава 4 «Ужасно молодой!» Наталия Геворкян

«Все началось со встречи с Ходорковским в 1987-м. Речь шла о моем приходе на работу в Центр научно-технического творчества молодежи, которым он руководил. По-моему, он сидел не за столом, а на столе. И первое, что бросалось в глаза, — ужасно молодой! Он же воспринимался как начальник. А ему 24 года всего было! И одет не как начальник. Джинсы, джинсовая же, по-моему, куртка, под ней шерстяная водолазка», — рассказывает Леонид Невзлин, акционер Группы МЕНАТЕП, который сам в этот момент нашей встречи в Герцлии своим внешним видом — легкая рубашка, шорты, спортивные тапочки — менее всего напоминает весьма состоятельного израильтянина, коим он стал после отъезда из России в 2003 году.

«Миша встал. Пожал руку. Он избегал установления визуального контакта, отводил глаза, не давал встретиться взглядом. Я понимал, что он оценивает меня. Я был повзрослее (Невзлину в 1987 году было 28 лет. — НГ) и многое понимал, и он произвел впечатление человека, которому общаться некомфортно.

Очень вежливый. Ходорковский в рабочих отношениях всегда старался говорить на „вы“, кроме тех случаев, когда его связывали с кем-то старые отношения. А уж с женщинами всегда был очень вежлив, практически всегда просил, а не приказывал — в мягкой форме, но это всегда воспринималось как приказ. Это он умел. Не повышал голоса, не устраивал публичных разносов при коллективе или при ком-то. При этом, накопив опыт, когда он уже стал большим руководителем, он умел, не повышая голоса, так „опустить“ при людях, если было за что, что люди в ступор впадали. Я думаю, что это стиль руководства и контролируемое поведение — он управляет своим поведением. Я думаю, он все время анализирует не только окружающих, но и себя.