Тюрьма и воля - [166]

2) если в Средней Азии усилится влияние радикального ислама, не сбалансированное, в частности, Китаем.

Обе эти ситуации являются хотя и маловероятными, но реальными. Причем возможна синергия.

К сожалению, в их разрешении Европа нам не помощник. Они просто не полезут, если станет по-настоящему «горячо». В отличие от США, без помощи которых нам может быть весьма «кисло».

Конечно, нельзя полностью исключать и интерес американцев к искусственному поддержанию определенного уровня напряжения по этим векторам.

Но здесь — вопрос умелой дипломатической игры.

Очевидно, однако, что серьезная дестабилизация, вовлекающая в острый конфликт Россию, для американцев неприемлема. Хотя бы уже потому, что в таком конфликте одной России без использования ядерного оружия не устоять, а спровоцировать использование ядерного оружия даже в региональном конфликте — последнее, что нужно любому нормальному человеку.

Переходя к более актуальным задачам экономико-социального развития, нужно сказать, что здесь выбор в пользу экономики знаний делает неизбежным и выбор европейской интеграции. Только объединенная Европа одновременно и заинтересована, и способна дать российской экономике необходимый управленческий и технологический толчок, обеспечить долгосрочную интеграцию в сфере высоких технологий, включая сбыт.

Конечно, заинтересованность ЕС в подобной интеграции не является «органической» и требует сложной работы по формированию «пакетов» и «взаимоувязок», включая сырьевые, гуманитарные и военные аспекты. Но при правильном и последовательном ведении дел именно на этом направлении возможен реальный, долгосрочный успех.

Именно 400 млн европейцев способны обеспечить России, с нашими 140 млн населения, необходимую критическую массу образованных людей с соответствующей культурой и потребностями, чтобы стать единым мировым центром, комфортной средой для гармоничного развития.

«Пристояние» к этому центру других частей западной цивилизации (США, Канада, Австралия и др.) гарантирует необходимый уровень влияния в мире, чтобы, в долгосрочной перспективе, «на равных» вести диалог с другими цивилизационными центрами по самым разным проблемам, не скатываясь к примитивному и достаточно вредному «мерянию» ядерными потенциалами.

Несколько слов о демократии. Само понятие «демократия» стало у нас восприниматься скептически, а слово «демократ» — даже ругательно.

Полагаю, что миф, создавшийся вокруг этого политического «бренда», мешает не только восприятию практических целей и реально происходящих процессов в России, но и в целом запутывает понимание позиций оппонентов.

То, о чем обычно говорят у нас в спорах о демократии, — выдвижение на руководящие посты в государстве людей, способных к произнесению зажигательных речей перед толпой, но не способных к регулярной, качественной управленческой деятельности, — на самом деле носит иное название: «популизм», который, действительно, не только не является «демократией», но и в гораздо большей степени проявил себя при становлении многих авторитарных режимов. Некоторые из этих режимов стабилизировались впоследствии, некоторые — нет, в зависимости от способностей самого популиста и/или его окружения.

Более интеллектуальная среда отождествляет демократию со всеобщими выборами, но при этом воспринимает ее как право толпы определять и повестку дня, и конкретные цели, и методы достижения этих целей.

Здесь мы тоже имеем дело с заблуждением, базирующимся на ошибочной попытке масштабировать понятие, без уяснения его сути, с микро- на макроуровень (с уровня небольшого поселения, где все, в общем, друг друга знают, на уровень огромной страны, являющейся качественно иным объектом управления).

В результате за демократию в подобных дискуссиях выдается охлократия, то есть прямое воздействие невежественного субъекта на непонятный ему объект управления с очевидно непредсказуемыми, но обязательно неприятными последствиями.

Надо заметить, что попытки теоретически обосновать возможность сохранения разумного управления при данной форме принятия решений встречались во второй половине XIX века у великих анархистов (типа Бакунина), но были отвергнуты практикой госуправления.

Таким образом, говоря о современной демократии, мы должны понимать, что имеем в виду сложную, комплексную систему государственного управления.

Некоторые ее элементы — такие, например, как верховенство закона — общепризнанны и при авторитарных режимах.

Другие — такие как разделение властей, — хотя и встречаются при авторитарных режимах, но являются атрибутами более сложных, более современных государственных систем.

Третьи — легитимация власти через всеобщие и равные выборы — характерны как для авторитарных, так и для демократических режимов. Правда, авторитарный режим никогда не допускает реального выбора, сводя голосование к плебисциту.

Так в чем действительное отличие демократии от авторитаризма? Ведь только эти две управленческие модели имеет смысл сравнивать применительно к будущему России.

Авторитарная модель, в отличие от модели демократической, не предусматривает возможности смены верхушки политической элиты, находящейся у власти. Именно это — единственное и принципиальное отличие. Остальное — следствия.