Тысячелетняя ночь - [10]

Повторяю: многочисленная кавалькада охотников была хорошо вооружена и не опасалась подобной встречи. Потому громко звучали шутки и смех, по теперешнему времени невозможные по грубости и часто неприличию. А в ту пору это был обычный весёлый разговор. В лесу после охоты было назначено состязание в стрельбе из лука, победителю надлежало получить серебряный кинжал и венок из рук самой владелицы замка. У камышей в разливах речки Дув всадники остановились, протрубил рог, дикие гуси и утки, всполошившись, уже поднимались в воздух. Следом стрелой устремлялись крылатые охотники. Выбрав жертву, они поднимались над ней и тут уже не было спасения: сокол падал молниеносно, как камень, с такой силой, что мог, промахнувшись на небольшой высоте, разбиться о землю. Шум, гам, улюлюканье, крики несчастных птиц, хлопанье крыльев, кружение перьев…

Охота была в разгаре, как вдруг, тяжело взмахивая сильными крыльями и свесив неуклюжие ноги, в воздух поднялась из камышей крупная серая цапля. Сэр Уильям поспешно сорвал колпачок с головы своего белого сокола и ловким движением высоко поднял руку, облегчая ему взлёт. Жёлтые глаза птицы загорелись: это была завидная добыча. Сильными ударами длинных вырезных крыльев сокол поднялся в воздух, на мгновение задержался и вдруг широкими кругами устремился вверх. Цапля спешила не менее его: она, похоже, понимала, что враг опасен только ударом сверху. Круг за кругом уходили они выше и выше, и все охотники затаив дыхание следили за ними: это уже была не бойня, а турнир с неизвестным исходом. На земле, возле лошадиных копыт, валялась мёртвая дичь, уцелевшие утки и гуси затаились в высоких тростниках, но слуги не торопились посылать собак — остальная охота замерла. Жертва и её преследователь уже превратились в чёрные точки и провожали подниматься.

— Спускаются! — вскричал наконец старый барон Локслей и, сорвав с головы шляпу, сжал её в руках. Действительно, чёрные точки перестали описывать круги. Теперь они приближались, увеличиваясь со страшной быстротой, уже видно было, что первой падает цапля, за ней, вернее на неё, — сокол. Ближе, ближе… Неожиданно перевернувшись на спину, цапля отбросила его сильным ударом клюва, а сама всё ещё на большой высоте повернула к лесу. Стоило добраться до первых деревьев — и она спасена.

Сбитый сокол перевернулся в воздухе и кинулся за уходящей добычей. Снова сшиблись они, и снова несколько белых, окрашенных кровью пёрышек, колыхаясь, опустилось на землю, а цапля, пользуясь замешательством врага, кругами двинулась опять вверх, несколько наискось, по-прежнему стремясь к лесу. Возбуждённая толпа всадников, теснясь и толкаясь, кинулась следом, стараясь не упустить ни одной подробности воздушной битвы. Лошадь сэра Уильяма споткнулась об изгородь из жердей у края золотившегося овса.

— Снять! — гневно крикнул он и пришпорил коня. — Плетями негодяя! — Толпа всадников проскакала за ним. Спасая свою жизнь, цапля погубила урожай виллана. Хозяин же поля, с трепетом следивший, куда ляжет путь весёлой охоты, скрылся в кустах, радуясь, что не попался на глаза разгневанному господину. «Молчи, — тихо огрызнулся он на плакавшую жену. — Говорено тебе: нельзя огораживать без позволения, посмотришь, что завтра будет».

Между тем сокол, в очередной раз получивший энергичный отпор, немного замешкался, и цапля почти достигла леса, пока он снова не оказался над ней. Роберт скакал впереди всех с пылающими глазами и щеками, размахивая своей шапочкой. Его звонкий голос слышен был в общем хоре исступлённо-азартных криков. Теперь цапля и сокол летели на одной высоте, сталкиваясь, переворачиваясь и снова разлетаясь. Лесная опушка неслась им навстречу.

— Уйдёт! — в отчаянии крикнул сэр Уильям, но в эту минуту сокол последним усилием взмыл кверху и, сложив крылья, грудью ударил не успевшую перевернуться цаплю, белый и серый комочки ухнули вниз. Распластав крылья, откинув длинную шею и ноги, цапля упала на траву и лежала неподвижно, а сокол удержался-таки в воздухе перед самой землёй, тяжело махая крыльями, взмыл выше, осмотрелся и, задыхаясь, спустился на красную перчатку господина. На его белых крыльях виднелись следы крови.

Охота была кончена — кому после столь драматичной сцены интересна утиная бойня? В лесу трубач протрубил привал, забегали и засуетились слуги. Сэр Уильям остановил коня — весёлый, запыхавшийся, не менее, пожалуй, счастливый, чем маленький Роберт. Госпожа Элеонора, спешившись, старалась не выказывать усталость, ведь все, кто её окружал, считали любую слабость чем-то унизительным. Ей одной в весёлой толпе было жаль бедную цаплю, одна она от всей души желала храброй птице спастись. Одновременно искренне себя казнила за мягкосердие, неумение по достоинству оценить самую благородную рыцарскую забаву. Думая об этом, графиня покачала головой и неприметно вздохнула: приходилось скрывать не только телесные, но и душевные слабости.

Завтрак на зелёной лужайке затянулся, слуги подавали новые и новые блюда жареной дичи, откупоривали всё новые бочонки с вином, и всё это до смерти надоело Роберту. Он с нетерпением вынимал и снова вкладывал в колчан свои стрелы, удивительно гладкие и ровные, как струны (их выточил для него старый Бертрам), натягивал и отпускал тетиву маленького лука. Он часто бывал с отцом на охоте, не сходя с седла, попадал в белку и птицу на ветке, и старый Бертрам говорил: